Нигора Ахмедова,
искусствовед
О творчестве Урала Тансыкбаева – «главе узбекистанских колористов», как его называла критика в 1930-е гг., «певце степей и гор», «мастере пейзажа-картины» – в последующие годы – было написано много. Однако юбилейная дата – 110 лет со дня рождения выдающегося мастера – вновь вызывает много размышлений, что подтверждает значение искусства подлинных классиков во все времена.
В зеркале времени по-новому видятся и прочитываются отдельные страницы творчества, поиски и достижения художника. Если обратиться к пейзажному наследию, то оно, безусловно, актуально в связи с подъемом реалистических тенденций в живописи Узбекистана. И хотя при жизни У.Тансыкбаев не имел собственных учеников, но его традиции и сегодня продолжают новые поколения пейзажистов. О своей работе художник – мастер по натурной работе – говорил: «Этюд пишется с ясно поставленной целью, а также умением безошибочно определить пейзажный мотив, который «выбирается долго и пишется не сразу». Образы природы, созданные художником, покоряют своим разнообразием – то она раскрывается во всей эпической мощи, то передает остроту его личного переживания. Свежее дыхание ее, какой-то особый лирический контакт с ней присутствуют даже в маленьких этюдах-«нашлепках».
В исторической перспективе также актуально рассматривать сквозь новую оптику отдельные аспекты формирования молодого Урала Тансыкбаева, обозначив оригинальность генезиса, невероятную скорость и восприимчивость первого художника-«национала» в живописи Узбекистана, который своим появлением словно обогнал привычный ход времени. Как и живопись национальной школы, развитие У. Тансыкбаева проходило по самостоятельной логике: сразу с пластических исканий авангарда, а не привычно – «от робкого ученика к шедеврам». Безусловно, влияла бурная реальность тех лет: изменение старого мусульманского мира и пафос созидания нового Востока. Такие же невероятные совмещения и ускоренность развития отразились в творчестве и жизни художника. Это и сопутствующие тому сложному времени бедность, груз тягот о большой семье, работа на ташкентском винном заводе после окончания «туземной» семилетки. Но судьба его резко изменилась, когда в заводском клубе, где рабочую молодежь приобщали к новой культуре, У. Тансыкбаев начал увлеченно рисовать. Ему было двадцать лет, когда он связал свою судьбу с искусством. Однако учиться Тансыкбаеву пришлось недолго и отрывочно: в 1927 г. – в художественной студии Н. В. Розанова, в 1928-1929 гг. – в Пензенском художественном училище. По существу, формирование Тансыкбаева-художника началось в Ташкенте в среде авангардных по творческим ориентациям русских мастеров. С ними он «закалялся» в атмосфере острых дискуссий о путях развития художественной школы.
Интересно, что логика пейзажной эволюции Тансыкбаева 1940-х – 1970-х гг. привычно выводилась из его раннего творчества второй половины 1930-х гг., что закономерно привело художника к реалистическому пейзажу. Такой, в целом допустимый подход, тем не менее, снимает остроту вопроса о «сломе» авангардных позиций, «выпрямляет» эволюционную линию, подтверждая неминуемость его обращения в пейзажиста. Между тем, и это важно, формирование У. Тансыкбаева в 1930-е гг. было более разнообразным и непредсказуемым. Об этом, в частности, можно судить по монументальным эскизам, а также жанру портрета, который еще не привлекал внимания исследователей к творчеству мастера. Согласно существующим источникам, более десяти работ У. Тансыкбаева в собрании ГМИ РУз, ГМИ РК им. В. Савицкого можно отнести к портретам и автопортретам довоенного периода. Как оказалось, художник, обращаясь к этому жанру, много экспериментировал над образом и техникой. Одни выполнены маслом и гуашью, другие представляют собой образцы первоклассной черно-белой графики, выполненной карандашом, соусом, тушью.
Первая известная работа художника, датируемая 1925 г., – графический портрет «Девушка в профиль» (ГМИ РК им. В. Савицкого), затем – «Узбечка» (ГМИ РК им. В. Савицкого,1928 г.) и широко известный импрессионистический «Портрет узбека» из Музея Востока (1927 г.), на котором изображен друг художника по студии Н. Розанова А. Ташкентбаев.
Начав с импрессионизма, У. Тансыкбаев быстро усваивает главное и переходит к пластике П. Сезанна и А. Дерена в большом, выполненном углем, рисунке «Автопортрет» (ГМИ РК им. В. Савицкого, 1931 г.), на котором изображен крепкий молодой человек с обнаженным торсом (это было вполне в духе того времени с его идеалами бодрости и здоровья), за ним – словно теснящиеся сдвинутые небольшие граненые формы, пластически передающие эмоциональную напряженность. Скуластое лицо художника задумчиво, он выразительно и очень внимательно смотрит на зрителя. В автопортрете есть и мягкая объемность, и смелое упрощение формы, присущее опытному художнику. С характерной для молодости энергией развитие У. Тансыкбаева в эти годы проходило ускоренно и неровно. То он возвращается к импрессионистическим вариациям в работах 1934 г., то осваивает опыт постимпрессионизма и кубизма, ради которого посетил в 1929 г. Музей нового Западного искусства в Москве. В портретах 1930-х гг. интересны не только влияния, которые испытывал художник, но и пробы разного метода и стилистики. Создается впечатление, что в такое стремительное время, когда язык искусства старался «успеть» за историей, молодой художник тоже постоянно шел на поиски нового языка, адекватного современности. Главное, что он нисколько не опасался потерять индивидуальность: во всем у него убедительно пробивалось что-то свое, все преодолевала его природная интуиция и воображение.
Это относится и к работам У. Тансыкбаева, связанным с концепцией неопримитивизма, которым были увлечены в те годы и А. Волков, В. Уфимцев, М. Курзин. По-фовистски «дикими», открытыми цветами написан «Портрет узбека на желтом фоне» (ГМИ РК им. В. Савицкого,1934 г.), где национальный типаж дан в профиль, причем достаточно репрезентативно. Мы видим смуглое лицо и крепкую фигуру молодого человека на ярко-желтом фоне со схематично стилизованными, словно «неумело» нарисованными деревьями. По краям композиции художник обозначил орнаментальную кайму. Так же легко и незамысловато трактованы красные цветы-узоры на голубом чапане и тюбетейке персонажа, звучно, декоративно выделяясь на желтом фоне, напоминающем сюзане. Безусловно, это произведение трудно назвать портретом в традиционном понимании. Главное здесь – образ-знак и символы, идущие из глубины традиционного сознания. Примитивистский принцип полностью реализован в фоне, растениях, лице-маске. Чувствуется и игровой, и провокационный характер этой оригинальной работы У. Тансыкбаева. Поэтому этот «примитив» заявлен как нечто исконно народное не только в стилистике, но и в ощущении прямой демонстрации простоты, мощи этого «человека-схемы», а также некоем маскарабозном начале, которое приоткрывается в нем. М. Бахтин писал: «Маска связана с радостью смен и перевоплощений, с веселой относительностью, с веселым отрицанием тождества и однозначности, с отрицанием тупого совпадения с самим собой» (1, с.49). Здесь это соотносится с присущим авангарду снижением, архаизацией образа. Искусство авангарда возвращало маске ее первоначальную природу, игровые моменты, что видно и по многочисленным портретам мастеров фовизма, кубизма и экспрессионизма. Известно, что У. Тансыкбаев был увлечен народными росписями, о чем свидетельствует недавно обнаруженное панно «Восточная элегия» (1927 г.). Поэтому и в работах 1930-х гг., связанных с примитивистскими тенденциями, можно видеть, как элементы народной эстетики, трансформируясь, составляли основу его авангардных поисков, нашедших отражение и в таких работах тех лет, как «Казах и казашка», «Казашка», «Самарканд. Узбек» (все – ГМИ РК им. В. Савицкого). И хотя У.Тансыкбаев возвращается к импрессионистическим вариациям в портрете А. Подковырова (1935 г.), все же более интересны его автопортреты 1935 г. – яркое свидетельство того, в каком напряженном эмоциональном состоянии протекал творческий процесс. Так, небольшой автопортрет У. Тансыкбаева (ГМИ РУз, 1935 г.) написан на пленэре среди зелени деревьев. Освещено солнцем открытое лицо молодого казаха, на нем – широкие, энергичные мазки – блики солнца и тени. В другом автопортрете того же года (ГМИ РУз) вновь можно видеть его на фоне обобщенно написанной зелени сада. Но портретный образ более глубок, художник – словно ушел в свои думы. Третий автопортрет (ГМИ РК им. В. Савицкого) написан экспрессивно, на темном фоне, где У. Тансыкбаев – в образе загадочной артистической натуры с необычной челкой, прикрывающей лоб, в элегантном черном костюме, в рубашке с высоким воротничком и бабочкой. Взгляд вопросительный и в то же время – вызывающе дерзкий. Трудно узнать в этом молодом человеке недавнего рабочего, перед нами – сложная творческая натура, артист. В авангарде роль художника всегда имела специфическую стратегию, в которой многое было рассчитано на открытый диалог, публичность, вызов. Художник понимался как личность исключительная, он – творец.
Автопортреты У. Тансыкбаева отражают его постоянные напряженные трансформации в творчестве, он находился на пике исканий. Ощущая в себе соединение разных истоков, художник позиционировал себя как человек Нового времени, который принял культуры Запада и Востока. Поэтому и обращение Урала Тансыкбаева к портрету – явление уникальное не только в плане оригинальных пластических исканий, это – свидетельство приобщения и адаптации к европейской традиции культуры, важнейший смысл которой – в размышлении о Человеке. Поэтому авангардные интенции Урала Тансыкбаева не ограничивались только освоением приемов модернизма, за ними он понимал концептуальные основания нового, современного мироощущения. Сын Азии, ввергнутой в модернистский революционный проект, художник и сам был образцом и объектом мощнейших совмещений. Вместе с тем, и это характерно, Тансыкбаев всегда облекал свою пластическую «мысль» в очень ясные, точно найденные, обдуманные формы, в «простоте» которых, тем не менее, отражался и опыт модернизма, и ментальность носителя традиционной культуры Средней Азии. Во всех упомянутых произведениях проглядывает его темперамент, глубокая искренность и правда переживаний, а природный дар живописца своей энергией, кажется, искупает незнание им сложных систем анализа формы и цвета. В целом это был и в жизни мощный человек без опасливой умеренности и мелочности. Л. Ремпель писал: «Узкий прищур глаз то сверлит пришельца, то раскроется вширь, и Урал зальется радостным смехом. Приземистый, плотный, он будто только что спрыгнул с седла. В прошлом рабочий винных заводов, он воспринял лучшие черты передовой культуры Европы и Азии» (2, с. 273).