Однажды вечером, переключая телевизионные каналы, я вдруг на одной из русских программ обратил внимание на интервью Богдана Ступки, замечательного актера, народного артиста России и Украины. Я мучительно пытался вспомнить, кого он мне напоминает. Ну конечно же, – Шукура Бурханова, тоже народного артиста России, тоже очень талантливого и известного артиста не только в Узбекистане, где он жил и работал, но и во многих других странах.
Богдан Ступка рассказал забавную историю о том, что когда он работал министром культуры Украины, он не бросал своей актерской деятельности. В театре им. Ивана Франко шла пьеса, в которой Б. Ступка играл бедного крестьянина. Он сидел в гриме около старого дома и думал свою грустную думу. Мимо него проходили богачи, генералы, урядники, знатные дамы. По сюжету пьесы, они должны были с презрением смотреть на бедного крестьянина, но… актеры, игравшие этих богачей, проходя мимо Богдана Ступки, кланялись угодливо и снимали шапки. “Да вы что, ребята, одурели? – говорил им Богдан. – Ведь я по роли – бедный крестьянин”. “Это мы знаем, – отвечали друзья актеры, – но Вы же – министр!”
Известный московский режиссер Александр Гинзбург, некоторое время возглавлявший Узбекский театр им. Хамзы, рассказывал, что когда они репетировали пьесу “Бай и батрак”, где бая играл Алим Ходжаев, в хоромы бая Алима Ходжаева должен был прийти батрак – Шукур Бурханов, который ногой открыл дверь в байскую обитель, вошел, тяжело ступая, и спросил гордо: “Вызывал меня?” А. Гинзбург остановил репетицию: “Шукур-ака, дорогой, Вы играете батрака. Вы должны войти к баю на цыпочках, споткнувшись. Тот помолчал немного, как бы обдумывая предложение режиссера, а потом, хитро улыбаясь, сказал: “Ведь я – народный, а “бай” – заслуженный”. Бурханов имел в виду недавний указ о присвоении ему звания народного артиста Узбекистана, а Ходжаеву – заслуженного артиста.
Шукур Бурханов – целая эпоха в узбекском театре и в узбекском кино. Судьба подарила мне счастье работать над фильмами, в которых снимался артист. Это картины Камиля Ярматова – одного из талантливых режиссеров узбекского кинематографа. Ш. Бурханов работал со многими режиссерами, но главные роли и самые яркие образы были все-таки в фильмах К. Ярматова.
Когда К. Ярматов сдавал в Госкино бывшего Союза фильм “Сын земли”, в котором Ш. Бурханов сыграл роль Азнавура-Полвана, московские киноначальники предложили изменить название. “Это не “Сын земли”, это “Буря над Азией”, – сказал “главный”. Так и вышел этот фильм: в узбекском варианте – “Сын земли”, а в русском – “Буря над Азией”.
“Бурю над Азией” дублировали на русский язык в киностудии “Ленфильм”. Директор “Ленфильма” пригласил К. Ярматова в Ленинград принять русский вариант. После просмотра директор “Ленфильма” обратился к народному артисту СССР Гаю, который дублировал Ш. Бурханова, с просьбой переозвучить несколько реплик, которые, как показалось директору “Ленфильма”, в узбекском варианте звучали более убедительно. Гай согласился, но сказал, что вряд ли получится, как в оригинале: “Шукур Бурханов – это безразмерный талант, трудно дотянуться до него”. К. Ярматов рассказал эту историю Ш. Бурханову. Тот страшно обиделся на Гая: “Я что, носки, что ли?” Для Бурханова только носки могли быть безразмерными.
Съемки фильма “Всадники революции” подходили к концу. Мы снимали в Самарканде последние эпизоды. В главной роли – Ш. Бурханов. Вернулись в гостиницу после трудной съемки грязные, усталые. В гостиничный номер вбежал помощник режиссера: “Мирон-ака! Срочно зайдите к Бурханову”. В Бурхановском люксе накрыт стол. Самаркандские “меценаты” очень любили Шукура – Азнавура. “Садись, – сказал Бурханов приказным тоном и, протянув полный стакан коньяка, велел: “Пей!” “Может быть, позволите мне привести себя в порядок?” – робко попросил я Бурханова. Но он настаивал: “Пей!” Выпив, я было поднялся, чтобы уйти, но Шукур-ака усадил обратно. Он налил второй стакан и снова протянул его мне: “Выпей!”.
После первого стакана сопротивление резко упало, и второй стакан последовал за первым. “Потолок на нас пошел снижаться вороном”, почему-то вспомнились строчки В. Маяковского, а Бурханов сел напротив и спросил: “А теперь скажи – моя роль положительная или отрицательная?” И это в конце картины!
Ш. Бурханов никогда не читал сценариев. Режиссеры рассказывали ему, кого он будет играть. Он никогда не смотрел фильмов, в которых снимался, не любил видеть себя на экране. Ему всегда казалось, что он мог бы сыграть лучше. Он не учился в театральном институте и не заканчивал актерских курсов. Это был артист от Бога. И в то же время как податливый воск в руках скульптора он мог создавать образы и всадников революции, и короля Лира, и ученого историка, и отставного генерала, и даже волею судьбы живущего в эмиграции узбека. Самые яркие роли Ш. Бурханов сыграл в фильмах К. Ярматова. Ярматов и Бурханов дружили семьями, но это не мешало режиссеру быть строгим и принципиальным на съемочной площадке…
Ш. Бурханов обладал удивительным чутьем света. Он чувствовал кожей тепло горящих прожекторов и порой в шутку командовал осветителям: “Уткур! Уже – луч. Сабир! Одень сетку. Алишер! Выруби свой прибор”. И что интересно, шутки Бурханова оказывались абсолютно точными. Наверное, поэтому он не любил, когда оператор указывал ему точку, на которую он должен выйти. Поняв это, я ставил свет так, чтобы у Бурханова была свобода перемещения. “Шукур-ака! Ходите, как хотите, останавливайтесь, как хотите, я вас возьму в кадр”. Сказывалась моя работа в документальном кино. Но однажды такая вольность чуть было не привела к браку.
Это тоже было на съемках “Всадников революции”. Другой павильон – резиденция белогвардейского чиновника. Богатая обстановка, мягкие диваны. Азнавур – Полван и начальник ЧК решают какие-то дела. Начальник ЧК ведет переговоры, а Азнавур-Полван уселся в мягкое кресло у столика с различными спиртными напитками. Он пробует один, потом другой, третий, хмелеет и начинает рассказывать о своей родословной – кто где служил, вспоминал о деде, который был в охране эмира бухарского. Отрепетировали, но команды: “Мотор” нет. К. Ярматов обратился к директору картины: “Юрий Исаакович! Принесите бутылку водки.
Ярматов налил полный фужер, протянул Бурханову и попросил выпить, потом второй фужер и только после этого скомандовал: “Мотор!” В кадре – Шукур Бурханов. Он наливает крепко заваренный чай из одной бутылки, потом из другой и начинает свой монолог. Через визир камеры вижу, как он пьянеет по-настоящему. Ш. Бурханов встает со стула, вынимает шашку и, размахивая ею, сбивая бутылки со стола, взбирается на кресло. Все время держал его в кадре, но когда он оказался на кресле, а я сделал панораму вверх и с ужасом увидел, что его лицо уже проецируется за пределы декорации. В том углу, где стоял стол с бутылками, не был поставлен потолок. К счастью, в этом углу не было и осветительных лесов. Голова Бурханова проецировалась на фон черного пространства павильона. Так и хотелось сказать: “Стоп”, но побоялся испортить такой замечательный дубль! Сделал плавный наезд на лицо и в этот момент, уже заканчивая свой монолог, Бурханов стал медленно опускаться вниз, сел за стол, положил на него голову и начал засыпать. Жду команду “Стоп”, но Ярматов не торопится. Когда раздается настоящий храп, звучит эта команда. Конечно, ни о каком втором дубле не могло быть и речи.
“Как у вас?” – спрашивает Ярматов. Рассказываю о крае декорации. “Посмотрим на экране. Правильно, что не остановили”. Ярматов был абсолютно спокоен: “Второй раз он не сделает так никогда”.
Опыт К. Ярматова поражал. Он видел эпизод смонтированным, даже когда он еще не был снят. Кроме того, К. Ярматов чувствовал, на что способен тот или иной актер. Он различал талант от бездарности. Последняя картина К. Ярматова стала последней картиной и для Ш. Бурханова. Речь идет о фильме “Далекие, близкие годы”, который мы снимали в Хорезме. Эта область Узбекистана – настоящий Клондайк для кинематографистов. Там есть все: старина и пустыня, река и заросли тугаев и саксаула, останки древних крепостей и целых городов, занесенных песком. В новой картине “Мосфильма” режиссер К. Шахназаров снимал в Хорезме финал фильма “Исчезнувшая империя”. Он показал засыпанный песком город, исчезнувший из жизни, как исчезла с карт мира великая страна…
В фильме “Далекие, близкие годы” Ш. Бурханов играл отца молодого работника ЧК. Все в этой картине было ново – натура, одежда и даже язык. Хорезмийцы говорят по-узбекски, но со своим акцентом. Трудно припомнить более счастливые дни, чем дни съемок в Хорезме: бешеная Аму-Дарья, бескрайние Кызыл-Кумы, древняя Хива… Но часто так случается, что радость сменяется печалью. Из Ташкента пришло печальное сообщение – в реке Чирчик утонула младшая дочь Ш. Бурханова Шахноза, которая снималась в главной роли в детском фильме режиссера Т. Камаловой. В группе был выходной день. Ребята вместе с воспитателями отправились на пляж. Шахноза попала в одну из воронок, которые бывают в горных речках. Трагедия потрясла всю группу. Совсем недавно девочка прилетала в Хорезм навестить отца. Она стала любимицей всего коллектива. Ш. Бурханов и К. Ярматов улетели в Ташкент. Никогда так долго не тянулось время. Через несколько дней они вернулись. Надо было заканчивать картину. Бурханова невозможно было узнать. Он сидел один в сторонке, смотрел на мир невидящими глазами… Но жизнь продолжалась, нужно было работать.
К. Ярматов и Ш. Бурханов жили в загородной резиденции, а вся группа размещалась в гостинице Ургенча. Ко мне обратился директор картины и попросил, чтобы я временно переехал на дачу и пожил вместе с Шукуром Бурхановым. Стояла золотая осень. Самое красивое и “вкусное” время года в Узбекистане. Сад на обкомовской даче раньше принадлежал хивинскому хану. В ту осень деревья ломились от небывалого урожая. Мы бродили с Шукур-ака по аллеям, вспоминали моего отца Макса Пенсона, с которым у Бурханова была долгая дружба, Александра Гинзбурга, но никогда не говорили о Шахнозе. Возвратившись в комнату, еще долго не ложились спать. Бурханов попросил: “Мирон-ака, можно мы не будем гасить свет? Понимаешь, когда я ложусь спать, а люстра погашена, мне кажется, что на нее прилетает Шахноза, тянет ко мне свои ручонки и просит: “Папа, не бросайте меня”.
Съемки подходили к концу. Оставалось доснять финал. Снимали на натуре. Ночью. Согласно сценарию, в дом чекиста врываются бандиты. Они выводят во двор отца чекиста. Он идет на камеру и после второго выстрела падает. Выложили во дворе рельсы, поставили операторскую тележку, установили свет, отрепетировали проход с дублером. Очень долго на площадке не появлялся главный герой. К. Ярматов сказал, что Ш. Бурханов неважно себя чувствует и просил подождать. Часам к пяти утра на площадке появился Бурханов. Он попросил снимать без репетиций. Катить операторскую тележку поручили самому опытному механику. Бурханов встал в кадр, включили свет, можно было увидеть, как он превозмогал боль. Команду: “мотор”, Ярматов произнес почти шепотом.
Начали! – пошел Бурханов, поехала камера. Бурханов шел очень медленно. Останавливался… На четвертом или пятом шагу прозвучал первый выстрел. Бурханов вздрогнул, покачнулся, остановился и обвел глазами двор и дом. Потом резко пошел вперед. Спасибо механику, который тянул тележку синхронно шагам Ш. Бурханова. Артист ускорял шаг. Раздался второй выстрел. Бурханов остановился, вытер локтем проступивший пот. Глаза его стали угасать и он “вывалился” из кадра. Он лежал на земле без сознания. Врачи, дежурившие на площадке, склонились над ним. К. Ярматов стоял на коленях, теребил руку Ш. Бурханова. “Очнись, очнись, друг”, – говорил он. Бурханов приходил в себя: “Ну, как я сыграл? Хорошо, что рельсов хватило”. И это было правдой, потому что сделай Бурханов еще один шаг и мы вместе с камерой оказались бы в большом арыке, который протекал через двор. И этот единственный дубль остался в картине.
…Мои кинооператорские записки не претендуют на разбор таланта Ш. Бурханова. Изучая его работы в театре и кино, можно защитить не одну диссертацию. Вспоминаю то, что видел сам, в чем принимал участие. Уже ушли в мир иной и Камиль Ярматов, и Шукур Бурханов, но осталась кинопленка, которая сохранила потомкам образы тех людей, жизнь которых волновала современников, а это было всего лишь полвека назад…
Мирон Пенсон (США)