Нигора Ахмедова,
искусствовед
Сайра Кельтаева – художник, чье мироощущение, какими-то скрытыми, но внимательным зрителем легко улавливаемыми, особенностями выражает интенции к отказу от заученных норм. Ведь не мейнстримом художник силен, а индивидуальностью, тем, что идет не в ногу со всеми, а «как кошка, которая гуляет сама по себе». Может, поэтому творчество С. Кельтаевой как бы «ускользает» от суждений о текущих тенденциях, с трудом «втискивается» в некие общие представления. Имея своих сторонников, которых притягивает необычность и загадочность ее прекрасных женских образов, художник, безусловно, интересен и для исследователя, желающего разобраться в истоках ее творчества, оригинальности пластических подходов.
С. Кельтаева получила прекрасное образование – окончила художественную школу, затем – Ташкентский театрально-художественный институт (1979 – 1985), где училась в персональной мастерской классика узбекской живописи академика Рахима Ахмедова. Как и многие его талантливые ученики, она запомнила главное напутствие Учителя: ищи себя, найди свой «голос», не повторяя других.
Настойчивый поиск С. Кельтаевой самобытности усложнил ее художественное становление, которое после завершения профессионального образования протекало неровно. Искания собственных идей и образов в конце 1980-х – начале 1990-х гг. совпали с разрушением устойчивых творческих институций, на которые мог опереться молодой художник, и тех ценностей и привычной картины мира, в которой он рос.
Вначале С. Кельтаева смело выражала собственный приоритет декоративной звучности колорита и повышенной ритмизации цветовых плоскостей: «Ласточка» (1996), «Самаркандский полдень» (1996), ряд портретов и пейзажей. Постепенно на какое-то время эстетическим ориентиром художника становится венский Сецессион и творчество Густава Климта с его утонченной стилизацией органических форм и рафинированным чувственным идеалом женской красоты. В то же время особо важной, как и для многих живописцев ее поколения, оказалась тяга к корням, к вновь открываемой «кладовой культурной памяти». Любовь к народным вышивкам и войлоку, к бабушкиным серебряным украшениям, полюбившимся еще в далеком детстве, проведенном в горном ауле, Сайра соединила с увлеченным и серьезным погружением в историю предков – кочевников Средней Азии, которая, по ее словам, «предстала передо мной сказочной и великой, и я вынесла ощущение могучей сочности жизни и красоты предков. Наверное, где-то там и началась моя любовь ко всему исконно родному…».
В своем творчестве художник отталкивалась непосредственно от наследия, естественно, не замыкаясь на нем. Она стремилась к чему-то неизмеримо большему, увлекаясь созданием неких символов красоты и новых представлений о женщинах Востока, издревле заключавших в себе великую тайну бытия. Эти поиски и стремления к «другим берегам» у поколения живописцев 90-х гг. искусствоведческий дискурс объясняет реакцией на нормы прошлой идеологии, когда в образе женщины присутствовали другие коннотации. В большей своей части это был образ сугубо советской женщины, ограниченной воспитательной и морализаторской идеей, согласно которой она должна ударно работать, побеждать, добиваться высоких результатов в общественно полезном труде. Поэтому появлявшиеся в живописи мифологические Венеры, Клеопатры, Шехерезады, поэтические пери, восточные красавицы стали метафорой чего-то стихийно-чувственного, архетипического, нового и притягательного. Когда-то вытесненные советскими культурными напластованиями, они возвращались вместе с потребностью вернуть женской образности загадочность, эротичность, величие. Вполне объяснимо, что нацеленное на мифологию и мифологизированную историю в свете сугубо индивидуального романтизма поколение С. Кельтаевой тосковало по этой вымышленной красоте.
К своему идеалу художник продвигалась постепенно. Взрослея, становилась мудрее, и, как и ее героини, – свободной и независимой. Сначала в картинах «Жибек», «Голубая форель Бельдерсая», потом более убедительно в «Степи», «Тумарис (2000), «Баян сулу» (2000) можно отметить становление неповторимого стиля С. Кельтаевой, заключающегося в том, что традиции ее предков-кочевников не утверждаются сами собой в силу обращения к эпическому материалу и его стилизации. С. Кельтаева подхватывает традицию косвенную, “внутреннюю” – не стилевую, а мировоззренческую. Другой импульс от традиции и особенность поисков – в попытке рассмотреть в далеких героинях что-то сугубо свое и это что-то связать с образом современной женщины, осуществив собственные лирические рефлексии. Поэтому вместе с величием героинь из эпических сказаний в живописи С. Кельтаевой появляются и такие картины, как «Зимняя вишня», «Осеннее танго», «Сонет», притягательные какой-то не прошлой и далекой, а современной чувственной красотой, сохраняющей на себе отпечаток некой женской тайны. Вновь художника увлекает эстетика декаданса, образы и стиль эпохи модерн. От него – обольстительно-провокационный взгляд ее героинь, властно «заявляющих» о своем праве на внимание зрителя, дерзко и раскованно глядя ему прямо в глаза. Смущая эффектной позой и богатым декоративно-изысканным антуражем костюма и фона, эти женщины, тем не менее, кажутся погруженными в мир собственных непростых переживаний и ощущений.
В картинах «Алтын Шаш», «Горный янтарь» (2002), «Азия. Желанная» вновь появился мир прекрасных и вдохновенных восточных ликов, полных напряженной жизни, таинственного и величавого духа Азии, отображению которой в живописи художник посвятит последующие годы. В работах С. Кельтаевой можно отметить особый прием изображения глаз – огромных, миндалевидных, взор их манит, он глубок и внимателен, горд или печален. Он – одна из характерных особенностей женского типажа художника. В колорите большое место заняли сложные охристо-пепельные, сдержанные цвета, созданные не столько природой, сколько мастерством и искусством человека: слегка «погасшие» узоры старинных тканей и костюмов, мягкий блеск драгоценностей, обработанных камней и серебра в тяжелых браслетах и украшающих поразительные по красоте и «дизайну» величественные, созданные воображением С. Кельтаевой традиционные казахские головные уборы.
Творчески удачное соединение образных и пластических начал – в картине «Азия. Желанная» (2000). Благодаря ясному, заведомо картинному расположению фигуры сидящей женщины привычный мотив последовательно был очищен, высветлен в колорите от всего случайного. Поэтому и изящный силуэт, и легкие очертания птиц на живописно разработанном жемчужно-нежном фоне и фантастический по красоте костюм – все выстроено в соответствии с поэтическим замыслом и пластической гармонией. Женственно-хрупкий, со сказочно-таинственным лицом восточного склада образ Азии с выражением глубоко-затаенной страсти и неистребимой гордости духа, увлекающий ассоциациями с какой-то особенной, современной эстетикой и красотой, прочитывается как прямая антитеза принятым ранее принципам изображения «сладких» восточных красавиц.
Многие художники Узбекистана последних двадцати лет в поисках этнокультурной идентичности постоянно использовали традиции поэзии и мифы. Обращается к ним и С. Кельтаева. Однако ее художественные образы-мифы не иллюстрируют поэтические нарративы, они, по сути, не литературны и не служат «воссозданию» прошлого. Для нее – это скорее способ его романтизации, попытка уйти из неприглядной современной житейской прозы в мир чего-то неизведанного в поисках истинной сущности. В этом поиске присутствует также какое-то сопоставление себя с легендарными прототипами, как, например, в картинах «Алтын Шаш», «Невеста. Степь», что вносит в восприятие этих работ оттенок диалогичности. Творчество С. Кельтаевой поэтому можно уподобить взволнованной исповеди. Оно, быть может, полнее отображает сущность и величие ее персонажей, чем произведения любого бытописателя или этнографически правдивые, но скучноватые образы прошлого.
С каждой новой картиной С. Кельтаева шла к воплощению сугубо индивидуального, не совсем привычного представления о женщине Востока. На этом пути можно заметить перемещение акцентов в сферу внешней эстетизации, отчего живописная и графическая экспрессия стиля получала яркий индивидуальный характер, иногда увлекая от «буквы» мифологического и исторического содержания. Художник не побоялась критики и шла своим путем. В ее работах «Гуркони» (2008), «Акмарал» (2009), «Тумор» (2010) закрепились приемы, получившие дальнейшее развитие: близкий к квадрату формат, часто асимметричная композиция, приоритет графически орнаментального стиля, магнетизм и сила взгляда героинь картины.
Триптих «Перекати-поле» (2011) – это композиция о вечных взаимоотношениях мужского и женского начал, переданных через поэтические образы людей степи, вольный дух которой звучит в горячем, словно выжженном солнцем колорите. На этом общем для всех частей триптиха фоне виртуозно переданы «знаки» степи: рядом с идеально гладким полированным холодом браслета, монисты, звонким цветом кораллов, бирюзы – фактура серебристой шкуры, сухой травы с шероховатыми прожилками, сучками. Эти предметы становятся ценнейшим материалом для колористических и тональных модуляций в живописи С. Кельтаевой. Центральная часть композиции не укладывается в понятие натюрморта – настолько экспрессия линий и энергия мазка отвлечены от понятия плоти вещей, которые, являясь частью общего замысла, раскрывают символическую природу этого триптиха о любви.
В контексте искусства постмодернизма, смело вбирающего в себя вкус жителя современного мегаполиса, сегодня много пишут о тенденции к театрализации, любви к искусственному, преувеличенному, акцентирующему пристрастие к новым формам артистизма, инспирированному модой и гламуром. Как чуткий художник, С.Кельтаева отражает некоторые сдвиги в современном художественном сознании. Эти тенденции в частности, заметны в картинах «Аромат базилика» (2011), «Внимание и Повиновение» (2011). На первый взгляд, художник придерживается уже привычных для нее образных начал, но томительная, утонченно «сделанная» красота, современная грация моделей подиумов и их таинственность заключают в себе уже другие коннотации. С. Кельтаева смогла найти какие-то новые возможности изображения того неуловимого и невидимого, что называется «современным идеалом», где все строится на «чуть-чуть», на тончайшей и зыбкой грани моды и вкуса. Если в этих картинах цвета и формы будут немного реальнее и «правдивее», то таинственный образ рассыплется. Вместо тяги к красоте, столь популярной ныне, предстанут лишь грубые декорации, все станет предметным и плоским. Всплеск артистизма и фантазия художника вплетают в один декоративный «орнамент» особой формы и этих загадочных героинь, и стилизованные формы украшений, и еще какие-то невиданно роскошные предметы и цвета. Живописно-декоративное пространство, в котором пребывают персонажи, напоминающие недосягаемые «звезды» или неких загадочных женщин-вамп, получило воплощение в технике, похожей на стеклянную мозаику и витраж, майолику, особенно в сложных цветах фона, будто выложенных густыми красными, оранжевыми и желтыми камешками мозаики. Из-за сложного колористического пространства образы предстают в необычно интригующем виде, убеждая зрителя в том, что их красота властвует над миром. Основой для работы художника послужили современные эталонные нормы – красота, роскошь и эротика.
Героини С.Кельтаевой – современные и эпические – свободны, горды, высоко парят над обыденностью, но вместе с тем они одиноки и в то же время непримиримы и дерзки, что отражается в их притягательно горящих глазах.
Рассмотренные вместе произведения С. Кельтаевой особенно полно раскрывают двойную природу художника, играющего сразу на двух площадках: историко-мифологической с персонажами эпоса и современной, близкой эстетике icons. Интересно, что художник нашла свой способ мифологизации не только прошлого, но и – что ново – увидела и воплотила мифы современности. Поэтому при взгляде на ее восточных красавиц понимаешь, что материалом для автора все же служит современность.
Начав с героинь эпоса, уйдя от прямых аналогий с ними, С. Кельтаева приблизилась к современному человеку. Диалог с прошлым, с историей стал для нее каким-то оригинальным современным феминистским дискурсом. Выбрав из этого диалога главное – понимание красоты, величия и власти женщин, С. Кельтаева создала свой образ женщин Востока – сильных и одновременно роскошных, стоящих на пороге неизведанного, желающих новой эмансипации. В этом для Сайры Кельтаевой – идеал прекрасной женщины.