Илона Ильясова
За окнами – прохладный вечер, а мы, сотрудники журнала «San’at», гости Джавлона Умарбекова, народного художника, академика Академии художеств Узбекистана, наслаждаемся теплом и уютом в его мастерской. Собрание картин на стенах – готовая экспозиция «Живопись и графика Узбекистана ХХ – начала ХХI в.», которая украсила бы выставочный зал любого музея мира. В числе ее авторов – Чингиз Ахмаров, Бахтияр Бабаев, Баходыр Джалалов, Владимир Кайдалов, Михаил Курзин, Рузы Чарыев, и, конечно, хозяин мастерской. Книги по искусству на полках, старая мебель, медная посуда, мольберт, национальные сюзане, керамика и чеканка – слагающие макромира, в котором работает художник. Все располагает к беседе с гостеприимным хозяином.
– Джавлон Юсупович, каково это – быть художником?
– Это великое счастье, которое я строю в течение всех своих 66 лет жизни. Уже в 1968 г. с работой «Хусейн Байкара и Алишер Навои в юности» я имел успех и мог бы остаться в исходной точке, если бы не стремился идти дальше. Я всегда бегу окрыленный в мастерскую, где меня ждут идеи, холсты. Своим студентам я говорю: не думайте, что, проучившись в институте 4 года, вы уже художники, – этого нужно добиваться всю жизнь и доказывать! Как сказал Томас Эдисон, «в гениальности 1% таланта и 99% труда».
Я всегда любил рисовать, был не похож на остальных членов семьи. Мы жили на Чигатае, где еще сохранялись старые улицы, дувалы, плоские крыши. Ребенком я любил бродить там. У меня сохранилась серия детских рисунков тех мест: «Путешествия Юры и Жоры» – так мы со школьным другом называли себя.
В детстве я много читал: «Дети капитана Гранта», «15-летний капитан», «Робинзон Крузо» и т.п. Как-то пошел в библиотеку и попросил книгу о путешествиях на русском языке, которого еще не знал. Мне дали книгу Фенимора Купера «Следопыт». Как ни пытался по иллюстрациям понять смысл текста, ничего не получилось. Много позже, иллюстрируя книги, старался как можно больше рассказать о героях своими рисунками.
В 1966 г., когда я окончил художественное училище имени Бенькова, мой первый учитель, Борис Иванович Токмин, посоветовал: «У тебя «киношные» работы, поступай во ВГИК». Нас набралось 7-8 желающих поступать в институты Москвы и Ленинграда, и мы с направлениями училища поехали в Россию.
Сдали экзамены, осталось только собеседование. Мы боялись его больше всего, потому что ожидали сложнейших вопросов по искусству. Захожу первым в большую комнату, где собрались 15 профессоров ВГИКа. Мой будущий педагог Иван Петрович Иванов-Вано задал мне единственный вопрос: «Как сейчас в Ташкенте, после землетрясения?». Мой рассказ о стихии, как сценарий кино, впечатлил их. Иванов-Вано сказал: «Поздравляю, вы зачислены в студенты. Постараемся сделать из вас хорошего кинохудожника для вашей республики».
Я бесконечно рад, что обучался во ВГИКЕ. Российское художественное образование, много выставок в самом институте и музеях и выставочных залах Москвы, дискуссии, – это огромная школа, без которой я не стал бы Джавлоном Умарбековым. Но кинохудожником я не стал. Когда известный узбекский кинорежиссер Эльер Ишмухамедов пригласил меня главным художником фильма «Влюбленные» (а за ним приглашали в свои фильмы народный артист СССР Малик Каюмов и другие), – я отказался, потому что у меня была другая цель.
Мое участие в I Республиканской выставке молодых художников в 1965 г. со студенческой работой «Урожай» окрылило меня, хотелось писать. Чингиз Ахмаров, которого я считаю своим учителем, поддерживал меня в этом стремлении. К окончанию института в 1972 г. у меня уже сложился приличный творческий стаж и по приезду в Ташкент меня сразу приняли в члены Союза художников Узбекистана и – о счастье! – дали мастерскую.
– Соцреализм – его рамки ограничивали вас или заставляли работать более тонко, чтобы выразить свои мысли и чувства?
– По большому счету никто никогда меня не направлял, а лишь «били рублем» за выход из этих рамок. Как-то я получил госзаказ к 2000-летнему юбилею Авиценны. Мне хотелось написать не классический портрет мыслителя, а что-то абсолютно новое. Авиценна гениален и по праву занимает место в одном ряду с другими великими своего времени, направлявшими ход истории человечества. Кто еще жил и творил в эпоху средневековья? На картине появились Бехзад, Навои, Беруни, да Винчи, Данте, Хайям. Что их всех объединяло? Поиск истины, которую я изобразил в виде обнаженной Боттичеллевой Венеры. Что мешало этим творцам? Ложь, невежество – черная мрачная фигура, как хищная птица, кружащая над ними. В наши дни творческий поиск этих гениев увлек человека в космос. Так на картине появились Циолковский, Эйнштейн и Гагарин. Назвал работу «Человек разумный». Госзаказчики, получившие вместо шаблонного портрета экспериментально-концептуальную работу, испугались новизны и решили удержать часть гонорара как штраф за мои художества (смеется). Несмотря на непонимание со стороны чиновников, картина стала известной и неоднократно выставлялась по Союзу и за рубежом, в настоящее время выставляется в экспозиции Государственного музея искусств Узбекистана.
– При всем своем космополитизме, вы, прежде всего, узбекский художник. Что для вас как художника означает народная тема?
– Для меня эта тема очень важна. Когда я был ребенком, у нас дома, хотя мой отец был мастер-косиб, собиралась интеллигенция махалли: обсуждали новости, читали вслух народные предания, например, легенду о Рустеме. Я сохранил чувство благоговения перед народной культурой. При этом все, что я делаю в национальном стиле, становится интернациональным, то есть понятным всем. Думаю, современная узбекская живопись в целом глубоко интернациональна, есть только тема народная.
В современном искусстве Запада сегодня непростая ситуация. Все «-измы» освоены, к реализму возврата нет, что делать дальше? Поиск порой идет в направлениях, выходящих за грани не только искусства, но и человечности. Представьте картину, на которой к холсту приклеены живые мыши – один из образцов подобного поиска… Подъем искусства сегодня – на Востоке.
Художественное творчество я представляю в виде треугольного тумора: один угол символизирует идею, второй – сердце, третий – руки, то есть художник свой замысел должен сначала прочувствовать сердцем, потом приниматься за работу.
Меня часто спрашивают, в каком направлении «-измов» я работаю. Думаю, в направлении романтизма с народными идеями. Посмотрите на наши сюзане: идея, цвет, рисунок, – это же настоящий авангард! Я пытаюсь перевести это на язык живописи.
С легкой руки академика Рахима Ахмедова меня называют узбекским Пикассо. Но я не следовал за ним, а изучал узбекское искусство, в частности сюзане, керамику, майолику, и использовал в своей живописи национальный колорит, элементы орнамента.
– Картиной «Человек разумный» вы одним из первых в живописи Узбекистана осветили роль народов Среднеазиатского региона в мировой истории. Каково место исторической темы в вашем творчестве?
– Историческая тема – мой друг, но я понимаю ее по-своему. Это не только великие личности и события, для изображения которых я искал особую форму, пластику, масштаб: работы «Я человек», «Человек разумный», «Царь семи планет» (к юбилею Амира Темура) и др. Это и уходящие приметы былого. Я испытываю ностальгию по городу моего детства: махалля Арбакешей, Чигатай, Куш-тут, Жар-куча, Сагбан, чайхана Сассык Ховуз, умещавшаяся под гигантской чинарой, набережная Анхора, в котором мы, дети, купались, из которого пили воду…
Как-то пишу этюд в старом городе: извилистая улочка, домики, деревья вдоль арыка. Подходит ко мне пожилой человек и спрашивает: «Болам, зачем рисуешь? Что, снесут наши дома?». Отвечаю: «Отец, эти дома будут стоять долго. Рисую, потому что эта улица мне нравится, еще мой дед Умар-Каравани здесь жил…». Увы, многие строения старого Ташкента исчезли, но они живы в моей памяти, и я хочу сохранить их для истории. Так возникла идея создать серию полотен, графических листов «Мелодии старого города».
– Ваша манера письма столь разнообразна, словно работы созданы разными художниками. Как происходит открытие новой техники?
– Это – разный Джавлон (смеется). Я люблю экспериментировать. Каждая тема требует нового подхода, отсюда разнообразие техник и материалов. Некоторые возникают неожиданно. Например, у меня есть серия станковых рисунков на черной, темно-зеленой, бордовой и серой бумаге, которыми я очень дорожу. Как-то еще во ВГИКе мне подарили рулон широкой черной оберточной бумаги для кинопленки: «Придумаешь что-нибудь». Придумал – цветной рисунок в белой обводке. С тех пор время от времени возвращаюсь к этой технике, в моем архиве таких работ накопилось много. Графическую часть упомянутой серии «Мелодии старого города» также занимают работы, выполненные в этой моей технике.
– Над чем вы работали в последнее время, чем занимаетесь сейчас?
– Моя последняя большая работа – это оформление книги узбекского героического эпоса «Алпамыш», изданной издательством «Узбекистон». Когда мне предложили эту работу, я испытал двоякое чувство. С одной стороны, большая честь – оформлять подобную книгу, с другой, – страшновато решиться на это после известных иллюстраций Кайдалова к изданию 1952 – 1954 гг. Я работал над книгой почти год. Она вышла на узбекском языке в 2011 г., ожидается издание на русском и английском. В 2012 г. на книжной выставке в UZEXPO-центре она получила Гран-при как лучшая книга года.
У меня намечается большая выставка рисунков, часть которых я дорабатываю, переношу на большой формат. Неполный каталог этих рисунков: «Мелодии старого города» – уже издан, но они никогда нигде не выставлялись, мало кому известны.
По нашей просьбе Джавлон Юсупович показывает рисунки из серии «Мелодии старого города», которые, отличаясь от уже виденных работ мастера, вновь являют «разного Джавлона». На самом деле серия «Мелодии старого города» покоряют своей тонкостью, даже изысканностью. Изящные витиеватые линии и необычный фон создают впечатление ирреальности как бы напоминая зрителю об уже виденных пейзажах и хорошо запомнившихся персонажах, но в новой транскрипции. Пластические приемы и метафоричность придают работам необыкновенную восточную напевность, напоминая о фольклорной уникальности народа, особой духовности и многовековой памяти поколений. Лучшее признание открытий и достижений художника – это появление подражаний ему, чего не избежал ни один известный художник в том числе и наш собеседник.
Конечно, это непрофессиональный подход, но я оцениваю произведения искусства с точки зрения того, хотелось бы мне видеть их у себя дома или нет. Об этих работах могу сказать, что я была бы счастлива любоваться ими изо дня в день! На прощанье благодарим хозяина мастерской за возможность одними из первых увидеть его новые рисунки и желаем сохранить чувство окрыленности.