Художественное наследие Центральной Азии богато разнообразным текстилем – переливающимися всеми цветами радуги абровыми тканями и строгими по дизайну коврами, вышивкой, напоминающей цветущие райские кущи, и набойкой, с ее четким ритмом орнаментальных повторов и лаконичными бихромными сочетаниями. В этом изобилии видов совершенно отдельным, но очень выразительным островком, притаилась вышивка лакайцев, народа, чья жизнь и судьба были связаны с культурой Великой степи.
Лакаи (локайцы) – весьма крупная в прошлом узбекская племенная группа, которая велая полукочевой образ жизни и обитала в XIX в. преимущественно на территории Душанбинского и Кулябского вилайетов Бухарского ханства и части Афганистана. Информация об этом племени довольно скудна (1). Считается, что лакаи являются потомками наиболее древней тюркской части населения азиатских степей. В начале XVI века вместе с другими тюркскими и тюрко-монгольскими племенами, возглавляемыми Шейбани-ханом, лакаи мигрировали из Дашти-кипчакских степей на юг, завоевывая оазисы и города Мавераннахра. Заняв обширные пастбища горных долин юга Таджикистана и Узбекистана, области вокруг Балха и Кундуза в северном Афганистане, они по-прежнему занимались скотоводством, вели полукочевой образ жизни, сохраняли политическую независимость и племенную целостность.
С образованием узбекских ханств обжитые лакаями территории входят в состав Бухарского Эмирата. В 1869 г. эмир Бухары, вконец разгневанный вызывающим поведением независимого духом племени, никогда не платившего дань, провел против лакаев жестокую военную операцию, разбив их лидеров, захватив стада и принудив, таким образом, к подчинению (2, с. 33). К 1889 г. лакаи вынужденно переходят к оседлому образу жизни, начинают заниматься сельским хозяйством и устанавливают политический и военный союз с Бухарой (2, с. 33).
В первые годы советской власти лакаи вновь выступают как ярые борцы за независимость своих земель, однако их сопротивление было исторически обречено. Некоторые семьи племени так и остались на территории северного Афганистана (область Кундуз), но большая его часть остается на землях северного берега Аму-Дарьи. В наши дни лакаи Таджикистана до сих пор сохраняют свою этническую самобытность, как часть узбекского народа.
Особенности политической истории, племенная независимость и даже своего рода изолированность лакаев способствовали тому, что их удивительное прикладное искусство, в первую очередь текстиль, с одной стороны, имеет общие черты с искусством других степных полукочевых народов, с другой – отличается весьма самобытными и неповторимыми чертами, где кажущаяся примитивность рисунка сочетается с магической силой и загадочностью образов.
Ныне известная лакайская вышивка относится в основном к периоду 1875 – 1925 гг., однако это не означает, что лакайские женщины не вышивали ранее. Начиная с 1930 г. качество их декоративного текстиля все более ухудшается, что в первую очередь было связано с социально-политическими изменениями в обществе. Советизация и коллективизация вели к изменению быта, постепенному забвению вековых семейных традиций и обычаев, где текстиль играл заметную роль; широкое распространение фабричного текстиля также не способствовало сохранению надомного ремесла ручной вышивки.
Пионером в изучении прикладного искусства лакаев, как и ряда других узбекских степных полукочевых племен, является этнограф-тюрколог Балкис Кармышева, экспедиции которой, предпринятые в конце 1940-х, позволили собрать первые коллекции, а также информацию о бытовании тех или иных видов изделий (3). Однако после инициатив Б. Кармышевой изучение текстиля лакаев в бывшем Союзе практически прекращается. В настоящее время искусство этого племени можно отнести к наименее изученному. Последовавшее забвение лакайской вышивки и ковров было связано как с прекращением традиции их производства с 1950-х гг., так и с массовым вывозом сохранившихся образцов за рубеж.
С середины 1970-х гг. лакаи вновь выступают в своем амплуа «завоевателей»: на этот раз лакайский текстиль наводняет рынки Кабула. Далее, через посредство афганских торговцев и дилеров, он завоевывает Стамбул и, покоряя любителей восточного искусства своей необычностью, расходится по всему миру. За короткое время лакайская вышивка становится модным трендом и взлетает в цене, в первую очередь благодаря своему потрясающе выразительному, полному энергетики и тайны, декору. Формирование частных коллекций сопровождается попытками ученых объяснить содержание загадочных рисунков, многие из которых имели весьма самобытный характер, не встречающийся нигде более. Так был дан старт коллекционированию и изучению лакайского текстиля за рубежом, и в наши дни вышивка и ковры этого удивительного народа являются гордостью многих частных и музейных коллекций. У популярности была и обратная сторона – устойчивый спрос на лакайскую вышивку привел к появлению многочисленных подделок. Кроме того, любая среднеазиатская вышивка небольших размеров называлась на Западе лакайской, что также приводило к путанице в атрибуции. До сих пор трудно говорить о, скажем, разнице между лакайскими и кунгратскими изделиями, между тем для специалистов она отчетлива, как с точки зрения техники, так и декора.
Несколько лет назад в Ташкенте прошла первая выставка лакайской вышивки, озаглавленная весьма показательно: «Неизвестные лакайцы», где были представлены экземпляры из собрания коллекционера Т. Таирова, галереи «Караван» и риштанской региональной ассоциации «Хунарманд». Однако этот скромный, хотя и важный, вклад в популяризацию уникальной части художественного наследия узбекского народа, безусловно, нуждается в продолжении. Данная статья, где будет рассмотрена вышивка лакаев, – еще один шаг в этом направлении.
Виды лакайской вышивки довольно разнообразны. К числу самых массовых изделий относятся так называемые илгичи (букв. – вывешиваемая вещь) – вышивки квадратной (в среднем 70х70 см), прямоугольной, приближающейся к квадрату, или пятиугольной формы (3, с. 146).
Согласно исследованиям Б. Кармышевой, илгичи бывают трех видов: табаклау, торба и уук кап. Табаклау – сумка в форме конверта для хранения либо транспортировки посуды (табак – чашка). Торба, или ат торба, – декоративная торба, которая вешалась на грудь лошади по большим праздникам или в иных торжественных случаях; отличается от табаклау отсутствием клапана (т.е. не имеет формы конверта). Иногда торба используется в качестве попоны (покрывала для седла), для чего с одной стороны прорезали отверстие для передней луки. Уук кап – сумка для ууков, т.е. жердей юрты, которые связывались в две связки во время перекочевок и навьючивались на лошадь. На верхний конец каждой связки надевался вышитый чехол – уук кап. Этот вид илгича имеет пятиугольную форму (3, с. 146). Удлиненная вышивка пятиугольной формы предназначалась для хранения ножниц – кайчидон – для стрижки овец. Существовали также специальные вышитые туалетные сумочки – ойна-халта, мешочки для чая – чай-халта, покрывала с одним вышитым углом – бугджома (узб.) или сегуша (тадж.), в которые заворачивали бытовой текстиль либо набрасывали на сложенные вдоль стен стопки одеял. Вышивка, как правило, обшивалась по краю тесьмой и украшалась бахромой, кисточками попок, иногда – серебряными бляшками, бисером и проч. Такого рода сумки использовались и как украшение интерьера юрты (развешивались вдоль решетки); позже, с прекращением сезонных миграций, превратились в элемент декора стен жилых помещений.
К числу более крупных лакайских вышивок относится мапрамач – мешок для хранения домашних вещей и одежды, аналог деревянного сундука. Как правило, в ходу были тканые ковровые мапрамачи, однако известны и мапрамачи из ткани с вышитой передней и боковыми стенками (в среднем длина 90 – 95 см, ширина 20 – 30 см, высота 35 – 40 см) (3, с. 123). Как сообщает Б. Кармышева, при переезде невесты в дом жениха в мапрамач складывали принадлежности внутренней отделки юрты – тканые полосы, тесьму и др. Вышитые изделия наряду с коврами еще в 1930-х гг. были непременной частью приданого невесты; девушка из состоятельной семьи имела в приданом 3 – 4 пары илгичей (по одной паре каждого вида), менее состоятельная – по одному илгичу каждого вида (3, с. 147).
В качестве основы для вышивок использовалось фабричное российское или английское тонкое сукно (Stroud, West England), хлопчатобумажная или шерстяная байка. Более ранние изделия, вероятно, были выполнены на домотканой основе. Цвет – преимущественно красный, реже – черный, коричневый, темно-синий, серый. Иногда встречается прием комбинирования тканей разного цвета – красное сукно по центру, черное – кайма по краям. У некоторых изделий встречаются вставки из абрового шелка. Изделия вышивали шелковыми нитями, которые закупались чаще уже окрашенными, у торговцев из Бухары, Куляба, Кабадиана (3, с. 147). Красители: натуральные, синтетические. Колорит вышивки отличался сочетанием ярких локальных цветов; типичные сочетания – белый с черным, желтый с синим, бордо с зеленым по красному фону.
Вышивальщицы использовали несколько видов швов: тамбурный (юрма), крестиком (ироки), петельный различных разновидностей (басма, канда-хаел), также использовался мелкий краеобметочный стежок. Как и при изготовлении крупных вышивок в других регионах Средней Азии, процесс вышивания начинался с прорисовки на ткани основы эскиза будущего узора, который доверялся опытной мастерице – сызгыч (3, с. 147).
Общепринято мнение о бытовой функции лакайских вышитых изделий. Однако фактически они слишком непрочны, чтобы служить в качестве емкостей; в этой связи мы можем усматривать в них в большей степени декоративную и, более того, – культовую роль, забытую со временем. Думается, будет перспективным представить лакайскую вышивку не только как уникальный художественный памятник, но и как «текст», свидетельствующий о духовной жизни народа и отражающий также религиозно-культовые воззрения, которые во многом определяли содержание декора предметов ремесла. В среде кочевых и полукочевых племен Центральной Азии вплоть до ХХ в., несмотря на тотальное распространение ислама, устойчиво сохранялись архаические представления, которые можно объединить общим определением тенгрианство. Под этим определением подразумевается сложный культово-мировоззренческий комплекс, в основе которого – вера в верховное божество Тенгри – бога неба, в сочетании с параллельно существующими тотемными культами, культом предков, практикой шаманизма, где вера в существование трансцендентального, потустороннего мира и духов-покровителей проявлялась в ритуалах мистического общения с ними путем погружения шамана в транс.
Шаманизм – один из наиболее укорененных культов в среде кочевников. Шаманские ритуалы исполнялись как мужчинами, так и женщинами (практикующих женщин – фолбин можно встретить в провинции и в наши дни). Вполне логично предположение, что в узорах и формах лакайской вышивки, бывшей сферой творческого самовыражения женщин, мы можем встретить прямые и косвенные указания на сакральные шаманские ритуалы и заговоры.
Попытки истолковать символическое значение форм и узоров лакайской вышивки в наши дни носят большей частью умозрительный характер. Тем не менее они находят косвенное подтверждение в тенгрианской и шаманской мифологии и особенностях шаманской ритуальной практики.
Вышитые предметы использовались в первую очередь во время перекочевок, когда члены семьи выходили из символического защитного круга закрытого от посторонних глаз домашнего мира, либо в дни празднеств, когда юрта как сакральное пространство семьи становилась открытой для посторонних. В связи с этим мы можем предположить, что вышивка имела отчетливую защитную функцию, была оберегом от сглаза для дома и его обитателей. На это указывает также ее необычайно яркий колорит, а также узоры, бывшие своего рода защитными знаками-талисманами. В формах илгичей угадываются формы символических щитов, также оберегающих владельцев от дурного глаза. К. Гиббон и А. Хейл отмечают, что «лакайские уук капы – это щитообразные текстильные изделия, которые имитируют магические способности меньших амулетов треугольной формы. …Эти защитные ассоциации были целенаправленно развитыми символическими идеями, а не простым совпадением» (2).
Насколько перспективным будет подход истолкования декора лакайской вышивки с точки зрения шаманской практики? Науке хорошо известно, что любые изображения на шаманских атрибутах имели символическое значение. Так, бубен покрывался рисунками, с которыми ассоциировалась модель Вселенной в шаманском понимании: «на ней изображены небесные светила, обитатели земного, подземного и надземного миров, а также духи – помощники шамана» (4). Можно предположить, что декор вышивки также был частью медитативной практики, настраивал адептов на погружение в транс.
Богатейший репертуар лакайской вышивки дает возможность выделить несколько устойчивых композиций. Первая заинтересовавшая нас группа – илгичи с изображением небесных светил. Астральная и солярная тематика – одна из ключевых в искусстве кочевых в прошлом племен, так как образ их жизни предполагал хорошее знание карты звездного неба, умение ориентироваться по звездам в ходе сезонных миграций. Солярные и астральные символы встречаются в вышивке всех центральноазиатских народов; такого рода узоры рассматриваются как обеспечение покровительства небес. Поклонение солнцу и небесным светилам – одна из ключевых позиций в тенгрианстве и шаманизме. Главное божество тенгрианства – Отец Небесный, вечное и бесконечное голубое небо, – не имел антропоморфного облика и, возможно, изображался с помощью дериватов – звезд и иных небесных тел.
Для лакайской вышивки классическим приемом было изображение четырех крупных солярных знаков по углам илгича, и одного поменьше – в центре; еще четыре «светила» размещались между крупными угловыми. Вариации этой композиции (из девяти либо пяти светил) были бесчисленны. Интересно, что, по мнению некоторых народов шаманистского круга, Солнце – меньший бог, чем звезды (4). Возможно, в данной композиции мы как раз имеем дело с центральным меньшим символом Солнца и более крупных планет, в целом ассоциировавшихся с идеей бога Тенгри.
Моление сразу нескольким звездам – четырем, пяти, девяти и т.д. было характерно для шаманской практики. Аналоги такой «картины мира», состоящей из нескольких небесных тел, мы встречаем у многих народов, практиковавших шаманизм. В частности, согласно мифологии амурских жителей, в далеком прошлом существовало множество солнц – вплоть до девяти. У нанайцев также существует представление о верховном небе, которое они соотносили с понятием о солнце (4).
Таким образом, изображение небесных светил на лакайской вышивке ассоциировалось с картиной мира и верховным божеством неба, и могло быть своего рода визуальной молитвой о благополучии, даровании здоровья и проч. Смысл пяти или девяти солярных символов в одной композиции может быть истолкован и с точки зрения нумерологии – нечетные числа обладали наиболее емким защитным и сакральным смыслом (2).
К числу наиболее распространенных классических мотивов лакайских уук капов относится расположенный по центру луковичный мотив с двумя расходящимися вверху рогообразными завитками; мотив не имеет аналогий в орнаментике других кочевых народов. В поисках его семантики предлагались многочисленные толкования.
Так, исследователи считают, что это «семенно-стручковая форма, которая несет необходимые всходы для жизни нового поколения. Стручок часто выполнен в желтом цвете, который может быть символом Солнца, теплого времени года, когда все вокруг оживает и растет. Заключенные внутри стручковой формы звездоподобные элементы могут изображать семена, находящиеся внутри этого стручка, символически иллюстрируя идею о развивающейся будущей жизни. Двойные завитки, вытягивающиеся из стручка, часто называют рожками баранов. Они ассоциируются с овцой или козой и в любом случае заключают в себе аналогичный символический смысл плодородия и существования поколений через потомство» (2).
Известна также связь данного мотива со скорпионом – мощным защитным символом, который типичен для вышивок, имитирующих форму щита (2, с. 123). Отечественные авторы склоняются к мнению, что данный мотив – образ Богини-матери (5, с. 6).
Развивая эту мысль, отметим, что одной из ключевых целей шаманской практики было сохранение здоровья и лечение болезней. На шамана возлагалась также помощь роженицам при трудных родах, бесплодным женщинам, заболевшим беременным и т.д. В этой связи в данном мотиве отчетливо прослеживается связь с древне-тюркской богиней-матерью Умай, одной из ключевых фигур в тенгрианском пантеоне, дочерью Матери-Земли. Умай – покровительница рожениц и младенцев практически у всех тюркских народов. Олицетворение женского начала отразилось и в самом имени Умай, что означало чрево матери и даже отрезанную пуповину (6).
Интересно, что сама луковичная форма нашего мотива напоминает чрево матери, и вполне возможно, что на вышивке изображался именно этот орган женского организма. Надо сказать, что кочевники-скотоводы, чей способ хозяйствования предполагал знакомство с анатомией крупного и мелкого рогатого скота, прекрасно знали строение внутренних органов, и потому мы можем усматривать вполне правдоподобное изображение его на вышивке данной группы. Внутри луковичной формы изображались зерна, как намек на ее оплодотворенность. В некоторых экземплярах в центре луковичного мотива встречается четкое изображение женской фигурки – еще одно подтверждение его связи с образом Умай. Преобладание растительных мотивов в этой группе вышивок также является подтверждением того, что перед нами – изображение Великой богини-матери как покровительницы всего сущего, в том числе мира растительности и природы в целом. На вышивке можно встретить символы, напоминающие гребень, лук, стрелы, которые были классическими атрибутами Умай. Аналогии данной темы встречаются и у других народов шаманистского круга. Так, нанайцы изображали на ткани или бумаге «небесных духов и богов в целях излечения», правда, в виде уток, змей и т.д. (4).
К. Леви-Стросс, исследовавший культы и ритуалы так называемых «первобытных» обществ, пришел к выводу, что визуализация чрева матери способствовала разрешению потенциальных проблем при родах, выступала как своего рода «визуальная анестезия» (7; 8, с. 99). Вывешиваемые в юрте уук капы также могли выступать в роли такой «анестезии»: «шаман с помощью визуализации разграничивал тело и переживаемые им родовые муки, давал возможность представить роженице ее тело вне родовой боли» (9).
Таким образом, декор уук капов связан с символическим изображением покровительницы рожениц Умай, а сами уук капы могли использоваться в шаманской практике родовспоможения. Мы можем предположить, что вышивка помогала шаману использовать технику бриколажа (создание предмета или объекта из подручных материалов, а также сам этот предмет или объект), т.е. работать со «сведенными моделями» реальных объектов
Еще одна группа с отчетливой символикой, связанной с темой плодородия – илгичи с мотивом, напоминающим исследователям насекомое (10, с. 158). Данный мотив также встречается исключительно в лакайской вышивке и по своей форме вновь апеллирует к органам родовспоможения. Вероятно, сакральные функции данной группы вышивки были аналогичны функции уук капов, однако, несомненно, изучение ее символики является до сих пор открытой темой.
В декоре илгичей мы встретим еще один популярный элемент – крест с ромбом в основании и рогами по сторонам креста. Это, пожалуй, наиболее популярный, классический мотив орнаментики кочевых в прошлом народов, свидетельствующий о генетическом родстве их культур; с ним связаны идеи изобилия, богатства, покровительствующей силы, т.е. ценности, имевшие главенствующее значение в жизни скотовода. Его можно считать элементом жизни, ее продолжения, имеющим благопожелательное значение. Одновременно это и модель мира в шаманском восприятии, поскольку крестообразный знак в шаманизме – символ структурированного мира, с четко выраженным центром, играющим роль «космической пуповины» (11, с. 123).
С шаманскими представлениями связаны и отдельные элементы лакайской вышивки, которые можно включить в группу тотемных знаков. Так, мотивы в виде несомкнутого круга, по предположению Б. Кармышевой, напоминают след копыта лошади (3, с. 149). Также встречаются дополнительные элементы, трактуемые как «след птицы». Изображение такого рода «следов» можно рассматривать как присутствие животного-покровителя. Бараньи рога – еще один популярный символ, изображающий животное-покровитель.
Подводя итоги, отметим, что в научной литературе преобладает установка на функциональное значение лакайской вышивки, однако попытки дешифровать содержание узоров все больше свидетельствуют о том, что эти небольшие текстильные изделия имели прямое отношение к культовой шаманской практике. Точная трактовка символов в наши дни уже вряд ли возможна: сами носители культуры практически забыли содержание текстильных узоров. Тем не менее вполне убедителен вывод об узорах лакайской вышивки как сфере, в том числе женского шаманизма, направленной на обеспечение благополучного исхода родов, прибавления в семье и стаде, защиты от дурного глаза. В этом смысле декоры вышивок действительно можно рассматривать как заклинательные тексты, а сами изделия – как своего рода иконы в интерьере юрты, «портативные религиозные произведения для кочевых народов» (2). Однако в любом случае ясно прочитывается еще одна подлинная ценность этих уникальных текстильных шедевров – удивительная энергетическая наполненность цвета и линий, архаичность форм, до сих пор будоражащих воображение исследователей.
Литература:
- Кармышева Б. Узбеки-локайцы Южного Таджикистана. Душанбе, 1954.
- Kate Fitz Gibbon and Andrew Hale. Uzbek Embroideries in the nomadic tradition. Minneapolis Institute of Arts. 2007; Kate Fitz Gibbon and Andrew Hale. Lakai: the Bad Beys of Central Asia // Hali, The International Magazine of Antique Carpet and Textile Art.
- Кармышева Б. Локайские мапрачи и ильгичи // Сообщения Республиканского историко-краеведческого музея. Вып. 2. История и этнография. Сталинабад, 1955.
- Смоляк Анна Васильевна. Шаман: личность, функции, мировоззрение (Народы Нижнего Амура).ГОД,город?
- Неизвестные локайцы // Каталог выставки. Ташкент, 2002; Потапов Л.П. Умай – божество древних тюрков в свете этнографических данных // Тюркологический сборник, 1972. М., 1973.
- Леви-Стросс К. Структурная антропология. М., 2001.
- Подорога В. Феноменология тела. М., Ad Marginem, 1995.
- Бабенко Е. Символизация матки и роды: шаманизм и психоанализ. http://kogni.ru/mag/symbol_mat.pdf
- Kalter Johannes. Aus Steppe und Oase. Stuttgart, 1983.
- Львова Э. Л., Октябрьская И. В., Сагалаев А. М., Усманова М. С. Традиционное мировоззрение тюрков Южной Сибири. Новосибирск, 1988.