Приди, давай усыплем все розами
и наполним стаканы вином,
Порушим свод небес
и новый заложим фундамент.
Если печаль направит рати
проливать кровь любящих,
я объединюсь с кравчим,
и мы опрокинем их.
Вот сладкие струны,
играй сладкую песню, мой друг,
чтобы мы хлопали и пели,
теряя свои головы в танце.
Хафиз
В истории суфизма, формировании его различных орденов особую роль сыграли музыка и танец. В своих стихотворных строках Хафиз пишет, что музыка и танец позволяли ему забывать о печали и разлуках любящих и приближаться к Истине, Гармонии и красоте.
С одной стороны, роль музыки и танца в обрядовой практике всегда вызывала многочисленные споры, с другой – их практикование не в последнюю очередь повлияло на популярность суфизма в наши дни. Ритуал сама1 (экстатический обряд с танцами и слушанием музыки) братства Маулави, получивший развитие в Турции при непосредственном воздействии этикета османского двора, теперь вынесен на эстрадные подмостки в виде танца кружащихся дервишей. Пакистанский певец Нусрат Фатех Али Хан, обученный ритуалу каквали ордена Чишти, делает записи по всему миру и сотрудничает с американскими музыкантами при создании музыкального сопровождения к кинофильмам. Как следует воспринимать подобные современные явления с точки зрения той роли, какую играли музыка и танец в средневековой суфийской традиции?
Практика слушания музыки и исполнения танцев была присуща не всем суфийским толкам. Например, такие братства, как Накшбанди и Кадири, не одобряют подобные занятия (хотя и там были яркие исключения). В то же время напевная декламация стихов в суфийских кругах часто сопровождалась игрой на музыкальных инструментах и телодвижениями как непроизвольными, выражающими состояние экстаза, так и размеренными обрядовыми жестами.
Суфий, находясь в состоянии духовного экстаза, сосредоточивает внимание своего сердца на Возлюбленной, чувства к которой становятся адекватными любви к Всевышнему. Совершая определенные движения под звуки ритмической музыки, он предается самоотреченному вспоминанию Бога. В этом состоянии суфий на вершине опьянения, он не помнит ничего, кроме Бога. Всеми своими чувствами и умом он обращен к Возлюбленной, полностью отказавшись от себя и забыв о себе. Такая практика самоотречения требует особой подготовки, и потому не все ученики участвуют в обряде сама. Как психофизическое упражнение, он доступен лишь некоторым, по усмотрению Духовного Наставника, который решает, есть ли в этом необходимость. Сама может быть уподоблен лекарству, которое иногда предписывается, а иногда запрещается. Воспитывать и контролировать своих учеников с психологической и духовной точки зрения являлось основной обязанностью Учителя. Вхождение в экстаз – это не бессмысленные танцы, а особого рода аутотренинг, основанный на определенных правилах и психологической подготовке.
Достигая экстаза (вадж), суфии совершают движения, напоминающие танец; это указывает на очень высокий уровень ваджда. В этот момент телом участника обряда овладевает страсть и стремление к Всевышнему. Опьяненный Божественной Любовью, он пребывает в забвении себя. Без участия воли его ноги могут притопывать, а руки хлопать. Такое состояние называется “Танец Единства”.
В изречениях Пророка непроизвольные движения ваджда описываются следующим образом. Однажды Пророк сказал Али: “Ты – мой, и Я – твой”. Когда Али услышал это, от радости он вошел в ваджд и его ноги начали непроизвольно отбивать ритм. Пророк однажды сказал Джафару, брату Али: “Ты похож на меня и внешностью, и характером”. И Джафар тоже стал непроизвольно притопывать
Введению музыки и танца в ритуал божественного взывания, или радения (сама1) способствовал великий шейх Абу Сайд Абу-л-Хейр. Он родился в первый день 357 г. по исламскому календарю (967 г.) в Мейхане – городе на равнине Хаварана близ Серакса, что ныне находится на территории Туркменистана, на границе с Ираном. Со временем он стал великим поэтом, известным ученым, чьего общества искали мыслители и государственные деятели. Результат его трудов -несколько сотен стихов, различные трактаты и сотни учеников.
Абу Сайд полагал, что хлопанье в ладоши и притопывание может помочь молодым людям хотя бы на время ослабить тиски мирских страстей и желаний. Он говорил: “Природамолодых людей такова, что они не свободны от желаний. Желания властвуют над ними и контролируют их. Если они будут хлопать в ладоши и притопывать ногами, интенсивность их желаний уменьшится, и они будут лучше контролировать свои внешние действия. Лучше частично освободиться от чрезмерной интенсивности их эмоций (во имя Бога) в сама1, чем давать им выход среди людей, где они могут причинить вред как молодому человеку, так и окружающим”.
Абу Сайд сыграл выдающуюся роль в развитии суфизма, во многом благодаря его усилиям спорадические встречи искателей с мастером в частных домах привели к формированию общедоступных, организованных суфийских орденов. Его влияние простирается также на две разноплановые области: дисциплинарные правила поведения в ханаке как особом центре жизни суфиев, и введение музыки, поэзии и танца в качестве неотъемлемой части суфийского коллективного религиозного ритуала – зикра, или Божественного взывания. Его установления, ныне именуемые “Речения Бу Сайда” (Росум и Бу Саиди), первоначально сохранялись как формализованный свод правил, передававшийся из поколения в поколение. В XIII в. эти правила были переведены на арабский язык, что способствовало их распространению в Западнойчасти исламской общины.
Абу Сайд использовал поэзию как обучающее средство; он также включил поэзию в практику сама для одухотворения и высветления духовного состояния своих учеников. Он постоянно и спонтанно создавал четверостишия -так же, как это делал Руми, создавая текст “Масневи” прямо на виду у своих учеников, которые сразу же записывали за ним текст.
Говоря о слушании стихов как напеваемых, так и декламируемых в сопровождении игры на музыкальных инструментах или без него, суфии использовали слово сама1 (букв. -слушание, внимание). Получается, что акцент делался больше на восприятие, чем на исполнение музыки, которое обыкновенно было занятием людей сравнительно низкого социального положения, обычных наемных актеров или танцовщиков.
Начинать рассуждения о суфийской музыке следует с голоса. Ранние суфийские теоретики в полной мере осознавали силу человеческого голоса, способного вызывать яркие эмоции. Есть много примеров, демонстрирующих огромную силу воздействия голоса при чтении Корана, при перечислении божественных имен, при декламации стихов. Многочисленные хадисы передают, что пророков отличал прекрасный голос удивительной насыщенности. По преданию, когда Давид читал Псалмы, из собрания пришлось вынести тела четырехсот израильтян, испустивших дух во время его чтения. Плохого голоса, напротив, следовало сторониться. В Коране сказано: “Самый неприятный из голосов есть голос ослов”. Одним из распространенных примеров могучего голоса в суфийской литературе является крик погонщика верблюдов, способного побудить уставших животных напрячься до смертельного изнеможения. Много говорится о воздействии криков птиц и животных, в которых восприимчивый слушатель может уловить восхваление Бога. Во всех рассуждениях о суфийской музыке ключевым моментом является восприимчивость слушателя.
Обычно в суфийских текстах утверждалось, что музыка была позволительна не для всех, и тем самым признавалось, что к музыке нужно подходить с позиции исламского закона. Музыку подобно всему прочему, следует оценивать согласно ее нравственному звучанию.
Вот что пишет Саади в поэме “Гулистан” (М., 1957) о возможном душевном состоянии человека, когда тот находится под воздействием звучащей музыки: “Сама1 бывает четырех видов. Один законный, при коем слушатель целиком поглощен Богом и совершенно не поглощен тварным. Второй позволительный, при коем слушатель большей частью поглощен Богом и лишь самую малость тварным. Третий порицаемый, при коем во многом мы поглощены тварным и самую малость Богом. Четвертый запрещенный, при коем мы вовсе не поглощены Богом и полностью тварным… Но слушатель должен ведать разницу между совершением законного, запрещенного, позволительного и порицаемого. И сие есть тайна между Богом и слушателем”.
Согласно известному арабскому изречению, музыку следует воспринимать в зависимости оттого, кто, когда и где (макан, заман, ихван букв.: место, время, братия) ее исполняет. Ее не следует исполнять по некоему заведенному порядку, она не должна быть доступна людям духовно незрелым, ее также не следует исполнять в неподвластных управлению общественных местах, Как выразился один суфий, “сама запрещается толпе, дабы люди не утратили свои души, она позволительна аскетам, дабы те обрели цель своих трудов, и она советуется нашим сподвижникам (суфиям), дабы те оживляли свои сердца”. Поэтому к слушанию музыки относились крайне серьезно. Сначала следовало, как и при молитве, совершить омовение и облачиться в чистые одежды. Поскольку декламируемые на этих собраниях стихи могут истолковываться попросту, на мирской манер, новообращенным указывают сосредоточить свое внимание на духовном их понимании. Важно также не отвлекаться на голос и внешний вид певца, поскольку физическая красота может легко пересилить поиски красоты Божественной. Восприятие музыки оценивалось, прежде всего, по тому, как внимает человек музыке: из-за чувственного желания или по причине томления по Богу. Музыка не в состоянии оказать духовного воздействия при отсутствии нравственного очищения.
При верном исполнении сама человека охватывает состояние экстаза (ваджд). На вопрос, как отличить истинный экстаз от показного, разгорелось много споров. Поскольку мерилом участия в музыкальных собраниях служит чистота намерений, крайнюю опасность представляет лицемерие. В кругах, где престиж зиждится на духовных достижениях, весьма соблазнительно было тем, кому не доступен экстаз, выдать себя за того, кто на него способен. Суфийские пособия полны грозных предостережений от такого рода мнимых притязаний. В качестве примера приведем отрывок из суфийского руководстваХГУв.:
“Если известно, что музыкальное собрание содержит некоторые запретные и незаконные вещи вроде пищи, предоставленной нечестивцем, соседства женщин и присутствия отроков с предосудительными вещами (например, вином) или вроде присутствия кого-то, не связанного с суфиями, наподобие притворного аскета, коему не люба музыка, но коий не осмеливается отвергнуть ее, либо могущественного лица из знати, с коим приходится обходиться с показным уважением, либо присутствия лицемера, коий мнимо являет экстаз и лживым экстазом смущает мысли присутствующих, в сих случаях искренние взыскующие должны избегать своего присутствия в подобном собрании”.
Если музыкальные слушания перестают быть собранием ради внимания напевной декламации как средства познания Бога, они превращаются в заурядное эстетическое действо, потаканием индивидуальным музыкальным вкусам. Ибн Араби или Ибн ал-Араби (Мухиддин Абу Абдаллах Мухаммад б. Али ал-Хатими ат-Таи, 1165-1240) величайший суфийский мыслитель, рационализировавший мистический опыт суфизма в виде величественной системы “единства и единственности существования” (вахдат ал-вуджуд), был крайне критически настроен к тем, кто полагал, будто мистицизм по сути не что иное, как наслаждение музыкой.
“Бог не повествует о желании. Он порицает тех, кто насмехается над своей религией, кто ныне является поклонником музыки, служителей барабана и флейты, бежим от распущенности к Богу! Ибо нет никакой религии в барабане, флейте и забавах: религия обретается в Коране и благопристойностях”.
Те, кто сосредоточивается на внешнем проявлении музыки, игнорируя ее внутреннюю форму, обманываются; для Ибн Араби высшей формой духовного радения в сама является сосредоточение на проявлении красоты в самом Божественном Откровении Коране. В большинстве суфийских пособий от новичка требуется умственное и телесное самообладание. Каждый участник радений должен стараться, чтобы его не отвлекали действия других. Однако встречаются и иные правила слушания музыки, они свидетельствуют о том, что музыкальные собрания могли накапливать значительный эмоциональный заряд, который нужно было отводить посредством ритуала. Наиболее существенные из этих правил связаны с тем, как рвать на себе одежду, находясь в экстазе, и как следует распределять части одежды, сохраняющие аромат экстаза.
Сами суфии принимали активное участие в спорах о достоинствах музыки и “дозволенности” ее слушать. В различных трудах существовали специальные разделы, посвященные “слушанию” (сама1), которое понималось как “священное слушание”. Основными аргументами суфиев были: 1) Аллаха можно услышать, поскольку возможности правоверных видеть Аллаха в Раю проистекают из слушания (Ал-Худжвири, ум. 1071), а еще суфии говорят: “Зашей глаза, если хочешь увидеть Аллаха”; 2) Музыка есть проявление красоты и изящества потустороннего и скрытого мира (салам ал-гайб ва- л-малакут), продолжение того мира в красоте этого мира (салам ал-мулк ва-ш-шахада) явного и осязаемого. Она предстает как великая тайна, как проявление внутренней красоты божества; 3) Все плоды божественной красоты способны в чувственном мире “приводить душу в движение”, “запечатлеваться в сердце человека”, “вызывать у слушающего священный экстаз”.
Манзура Рузиева, Гули Саломова