Я не мотылёк, что гибнет мгновенно, и от затянувшейся смерти страдаю словно свеча, сжигающая себя ночи напролёт. Нурджахон в лахорской ссылке (1,р. 20).
Наша культура исторически развивалась потоками настолько широкими и глубинными, что по масштабу они сравнимы с потоками не речными или морскими, но вполне с океанскими. Испытывавшая влияния великих соседних цивилизаций Средняя Азия не только формировала передовые образцы собственной культуры, но и динамично распространяла их среди многоопытных народов запада и юга, заслужив этим их почтительное признание. Её Ренессанс в XIV – XV вв. поднял на вершину истории выдающиеся личности и явления. Такой уникальной личностью была и наша полузабытая, недостаточно признанная героиня Нурджахон, супруга Джахонгира – одного из представителей Темуридской династии, правившего в Индии. В ее жизни и творческом стиле отразились во многом все еще не известные особенности тогдашней эпохи перехода от кочевничества к оседлому образу жизни.
Она прибыла в Индию, новую для неё страну, в эпоху, когда на пути мужчины к Богу особое место занимала женщина. Еще в IX-XII вв. Мусульманского Ренессанса свою любовь к Богу суфии уподобляли экстазу любовника, а Ибн Араби (1165-1240) видел в женщине воплощение богини мудрости Софии, поскольку она возвышала мужчину до любви к Богу. В Европе периода Реформации это положение развил германский профессор богословия Мартин Лютер (1483-1546), провозгласив супружество важным в воспитании духовности. В это же время в Бенгалии, издревле одержимой всякого рода чудодействиями, правитель Оловиддин Хусайн Шах, из Саидов арабского происхождения, простёр своё покровительство до Шри Чайта-ния (1486-1534), проповедника сверхъестественного, который, как “воплощение Бога и знаток восторженной любви”, возглавил духовный Ренессанс Индии XVI в. (2, р. 107), а миф о боге Кришне и влюблённой в него пастушке Радхе Чайтания использовал для проповедей “влюблённой в Бога души”. Чайтания основал в городе Вриндаван группу богословов, звавшихся Шесть Госвами. “И для небывалой встречи с Дживой, одним из шести братьев Госвами и усерднейшим проповедником и прославленным философом Индии, в 1570 г. в Вриндаван, ставший центром культа Кришны, прибыл 28-летний император Акбар, восьмой в династии Темуридов” (2, р. 147 – 148). Как и Чайтания, “Джива Госвами (1511-1596) отождествлял Бога и Кришну, и эротическую любовь к Кришне проповедовал вершиной беспрекословного подчинения души Богу, высшим благом для человека в его земной юдоли” (3, р. 244 – 246). Их встреча завершилась характерным для той эпохи стремлением к просвещению: было решено построить библиотеку в Вринда-ване. Вернувшись с обновившимся мировоззрением в свой новый правительственный город Фотихпур Сикри, Акбар принял ряд нововведений, но для начала велел придворным приближаться к нему, простираясь ниц по земле, -как к Богу.
Этот заимствованный из Тибета ритуал символизировал смирение, отрицание себя, безоговорочное подчинение. А для культивирования ритуала эротической любви души к Богу он построил в центре своего дворцового комплекса пятиэтажную башню Панч Махал для увеселений, чревоугодия и совокуплений. Этот древний ритуал культа Тантра практиковался обычно в пятиярусных – отсюда “Панч” (Пять) – индийских храмах; такие храмы строили также специально для императоров. Поэтому вслед за Панч Махал Акбара Раджпуты для его сына Джахонгира построили дворец Говинд Мандир (1620) с аналогичной башней в центре двора. Но если Панч Махал стал центром дворцовой жизни Акбара, то Говинд Мандир пустовал в ожидании высочайшего визита Джахонгира, так как ожидали визита Те-мура в пригородных садах Самарканда его жены.
В Говинд Мандире не жила ни одна из правивших семей, поскольку Джахонгир предпочитал непринуждённые увеселения в другом дворце, который был вдохновлён женщиной Ренессанса – подлинным духовным партнёром тюркских правителей Индии. Мухаммад Шах Халджи, султан Мальвы с 1469 г., построил для своего 15000-ного гарема двухэтажный 100-метровой длины Джахаз Махал (Дворец-Корабль) между двумя прудами своей столицы Манду. Дворец с тремя залами вперемежку с интимными комнатками вызвал подражания. В Индии XV – XVII вв. правитель Биджапура Юсуф Одил Шах построил свой “Джахазал” близ цитадели, а женщины правителя Гвалиора Ман Сингха отдыхали на плоской кровле гарема в павильонах, подобных тем, которые были в Манду. Джахаз Махал был захвачен в 1535 г. сыном Бабура Хумаюном, а в 1560 г. – Акбаром, который ещё дважды возвращался сюда. Из окружавших пруды дворцов один, называвшийся Хава Махал (хава – “страсть” по-древнетюр-кски), дал имя двум павильонам Акбара в Фотихпур Сикри:
первый пристроен к его гарему, а второй построен у озера. Роль женщины культа Тантра суждено было сыграть вра-щаащейся в императорском дворе Акбара Мехринисо. Она родилась в 1577 г. и была внучкой визиря Хорасана Ходжа Мухаммад Шарифа и дочерью Мирзо Гиёсбека, который искал счастья в Индии и стал казначеем Акбара с титулом Этимод уд-Даула (Доверие Государства). Джахонгир против воли Акбара с детства любил Мехринисо. Ликвидировав ее мужа – отважного генерала армии Шер Афгана – он женился на ней, титуловав ее Нурмахал Бегим (Светоч Дворца), а позже – Нурджахон Бегим (Светоч Мира). Лишь с Нурджахон в его доме, признавался он, были познаны удовольствия и духовность супружества. Джахонгир поддерживал романтичный дворец Джахаз Махал в надлежащем состоянии и посещал его со своей супругой в праздники Навруз (Новый год) и Шаб-и Барат (Ночь полнолуния). “Джахонгир задерживался в Манду более семи месяцев, как например, прибыв сюда 6 марта и отбыв 24 октября 1617 г. О празднике Шаб-и Барат император писал: “В четверг вечером, 26-го, в Шаб-и Барат, в одном из залов расположенного посреди больших прудов дворца Нурджахон Бегим, я созвал гостей из амиров и придворных на организованный Бегим пир… То был потрясающий пир. В начале вечера зажгли фонари и лампы на обоих прудах и во дворцах вокруг них, и они все так светились, что подобного, пожалуй, не видали ни в каком другом месте. Фонари и лампы мерцали в водах, и казалось, будто вся поверхность прудов обратилась в огненную долину…” (4, р. 34 – 35).
Супруге в качестве свадебного подарка Джахонгир подарил расположенный в Агре, на берегу реки Джамны, сад Бабура Гулафшон (Усыпанный цветами), а она переименовала его в Боги Нурафшон (Сад, Излучающий Свет), построив Махтаби в нём над берегом реки. Махтаби в кочевом лагере Акбара (а кочевал он по своей империи по несколько месяцев) представлял собой огороженное матерчатыми перегородками (90×135м) пространство для частных приемов, в центре которого был трон на платформе, звавшейся Намгира. Махтаби, которое Нурджахон велела построить в саду из камня, имеет в центре бассейн, а в его середине – платформу Намгира, поскольку страдавший астмой муж нуждался в просторе и прохладе. На родине Нурджахон, в Хорасане, в месяц Рамазан был обычай играть ночью в оташ бази (фейерверк). Игравшие, разделившись на две группы, разжигали бенгальские огни – по-персидски мохи-тоб (лунный свет) (5, с. 94). Вдохновившись этим, Нурджахоп тоже ограничила свое Махтаби от остального сада двумя зданиями – северным и южным – для проведения церемоний или банкетов, а также для канцелярии. К удовольствию Джахонгира, она уподобила эти два здания дворцу Джахаз Махал тем, что в каждом из них три открытых и полных воздуха айвана перемежались с интимными комнатками. Только женщина могла повторить Джахаз Махал таким образом, поскольку комнатки предполагались и для уединения с ней. О временах, проведённых в Махтаби этого сада, Джахонгир вспоминал: “В марте 1621 г., в среду, в окружении расположившихся в лодке дам, я поплыл в сад Нурафшон, и отдохнул там ночью. Поскольку сад принадлежит заведениям Нурджахон Бегим, в четверг, четвёртого числа, она устроила – в ознаменование начала 16-го года моего правления – светский приём, и одаривала всех прибывших туда” (6, р. 199 – 200).
Императорский кочевой лагерь Акбара был протяжённостью в два километра, и в нём к западу от Махтаби в центре лагеря находилась огороженная круглая территория с тентом посредине, по периферии она была разделена на 12 частей. “В каждом из этих подразделений была уютная палатка, а вся территория звалась “Ибачки”, и это название, использовавшееся Его Величеством, было чагатайским” (7, р. 47 – 49) (Чагатай – имя правившего в Средней Азией второго сына Чингизхана. – Ш. А.). Подобные стоянки, состоявшие из центрального тента в окружении остальных, монголы называли Кюриен (Круг) (8, р. 245, 243 – 260). Но тюрки стали звать его более конкретно: Ибачки. Это производное от эб (по-древнетюркски: жилище, хозяйство, лагерь) и эбчи (женщина, жена) плюс суффикс принадлежности ки, что выражало реалии тогдашней жизни, любая стоянка, поселение, Орда (или Урда)
для кочевников означали женщину и гарем. Ибачки в лагере Акбара служил, если так можно выразиться, регулятором полов: здесь император общался в частном порядке как с мужчинами из лагеря запада, так и с женщинами из его востока. Эти тайные палатки тюркского Ибачки Нурджахон трансформировала в стационарную архитектуру достаточно гибко. Выйдя за Джахонгира в свои 34 года, в 40 лет она ещё превращала эти матерчатые палатки в интимные каменные комнатки, подобные тем, которые она видела во дворце Джахаз Махал и построила в своём саду в двух зданиях Махтаби для Джахонгира; но в свои 50 лет и в зените власти она, хотя и повторила опять для Джахонгира подобные два здания в саду Хасан Абдал (в 12 км от исторической Таксилы), но в них уже нет и намёка на те комнатки. В этих двух знаменитых садах Нурджахон кардинально изменила общую композицию тему-ридского сада и его пространств удовольствий: скромно подражая дворцу Джахаз Махал в двух зданиях сада Бабу-ра, она впоследствии вынесла два подобных здания прямо на центральную ось сада Хасан Абдал и развернула их там, чтобы подчеркнуть не только расположенное на этой оси пространство Махтаби с троном императора, но и свою, женщины, высшую власть.
Первая леди правила от имени Джахонгира с 1б1б по 1627 г., и поднялась до поста министра финансов, “правя государством из-за гаремного занавеса” (9, р. 15). Нурджахон также была весьма талантлива в декоративном искусстве, в которое, поощряя культуру Хорасана и также Италии, ввела новые покрои платьев с её знаменитыми кружевами Кинари (10, р. 93, 122), которые оставались в моде вплоть до конца XVII в. В мавзолее её брата Асаф Хана внутренняя поверхность купола отделана “изящным переплетающимся рельефом на штукатурке, напоминающим уже проникавшие во дворцы Темуридов Индии ткани из Италии и Сицилии” (11, р. 107). Позднее подобные кружева Нурджахон велела вырезать по белому мрамору, чтобы украсить мавзолей отца и матери (1622-1628). Но очень скоро и уже другой заказчик велел перенести эти кружевные плетения на чудо, зовущееся Тадж Махал (1631-1648). Авторство Таджа остается предметом политических, религиозных, и культурных амбиций, но все же оно явно видно на конкретных результатах работы его известных творцов: в четырёх минаретах турецкого архитектора Мухаммада Исы Эфенди, ученика великого Си-нана; в темуридской геометрии кирпично-каменного остова Таджа и его беломраморной облицовки, выполненной мастерами Мухаммадом Шарифом из Самарканда, Ота Мухаммадом и Шокир Мухаммадом из Бухары; а также в завершающей утончённой отделке работы венецианского ювелира и архитектора Джеронимо Верро-нео. Всю эту многонациональную команду направлял холодный расчёт великого систематизатора Шахджахана. Но даже в творчество этой сугубо мужской команды собранных со всего света мастеров Таджа Нурджахон вошла со своим отличительным стилем, несмотря на то, что ее сослали и отстранили от государственных и общественных дел. После смерти Джахонгира в 1627 г., Шахджахан сослал Нурджахон в Лахор, но оставался, тем не менее, под впечатлением мавзолея, который она построила своим родителям. Украшающий галереи той усыпальницы тончайший геометрический и растительный резной орнамент по белому мрамору, имитирующий мягкие кружевные ткани Нурджахон, приглянулся Шахд-жахану. Он развил этот прием в полукуполах айва-нов в центре каждого из четырёх фасадов Тадж Махала, превратив своды мавзолея в поистине гигантские белые кружевные платки, усиливающие общий женский строй эстетики Таджа. Купол, завершающий мавзолей, индийцы ассоциируют с полной молока грудью, но поскольку Тадж замышлялся и как образ трона Бога, его купол одновременно уподоблен силуэту спинки тронов буддистских божеств в форме нераскрывшегося бутона лотоса, символизируя, таким образом, не только женственность упокоенной здесь Мумтаз Махал, но (в более широком контексте) и потенциал к Просветлению из буддийского культа Тантра, практиковавшегося Темурида-ми Индии для вознесения к Богу.
Нурджахон похоронила Джахонгира в окрестностях Лахора, в своём саду Дилкушо (Радующий Сердце), повторившем название сада жены Темура в пригороде Самарканда. Ей не позволили быть похороненной рядом с супругом. Нурджахон, скончавшуюся в 1638 г., упокоили в отдалённом углу этого сада в мавзолее, скромно повторившем роскошный мавзолей её супруга; и ложе смерти здесь она разделила со своей дочерью от первого брака. Однако и тут, некогда возлежавшая с императором в усыпанных лепестками роз постелях, эта талантливая женщина ушла в мир иной в восхищающем стиле. “Мраморный саркофаг был подлинным произведением искусства, того же размера и качества, что и над Джахонгиром и Асаф Ханом в этом же саду, и на нём были выгравированы надписи с упоминаниями Бога. Однако спустя какое-то время его разграбили. Все сводчатые помещения мавзолея, покрытые мрамором и декорированные цветочными мозаиками, были содраны Ранжитом Сингхом. И сейчас – это ободранное одноэтажное здание. В его центре – два надгробия: Нурджахон и Ладли Бегим, ее дочери. Под ними находится камера с их могилами. Когда Ранжит Сингх посрывал со здания бесценные орнаментальные плиты, он опустился до такого варварства, что ворвался и в подземную камеру, где были обнаружины два гроба, подвешенные на железных цепях. Цепи были безжалостно сорваны, а гробы закопаны в землю. А распахнутую камеру со взломанными дверьми бросили на осквернение дикому зверю” (12, р. 109- ПО).
К этому времени императорские времяпровождения с женщинами в духе культа Тантра, бытовавшие при Нурджахон, утеряли экспериментальный дух поисков Бога и вознесения к божественному. В женщине уже не видели прежнего возвышающего духовного партнера. Различия между суфийскими орденами прежде влиятельными в обществах Темуридов стирались, а небесные храмы культа Тантра лишились прежней мистики, и их стали имитировать в обычных садовых павильонах. Устроенная Шах-джаханом восьмидневная ярмарка в запертой цитадели его новой столицы Шахджаханабада предназначалась для музыки и танцев в специально построенном новом дворцовом зале, блиставшем зеркалами, эмалированной утварью, драгоценными камнями.
Прежний дух праведности сменился свободой нравов. “В суфийских орденах формальные различия стали размываться, поскольку в их хонако учёных и теологов вытесняли несчётные ленивые и безграмотные дервиши. Празднества в приютах суфийских святых Шахджаханабада собирали горожан и пилигримов денно и нощно. И те, кто суеверно декламировал священные тексты, смешивались в этих толпах с искавшими развлечений и попросту зеваками, красотками и извращенцами, и всё это сбивало с толку относительно того, где святое и где вульгарное, где благочестивое, а где похотливое” (13, р. 65, 97, 174). Эпоха прощалась с небесными идеалами прошлых веков и обретала холодный земной рационализм нового времени. Это закономерно привело к строительству Таджа в виде Божьего Трона на Земле, к планировке седьмого города Дели Шахджаханабада в виде отраженного здесь, на Земле, звездного порядка Небес.
На фоне этих изменений годы правления Нурджахон вызывают все более пристальный интерес. Первая леди империи Джахонгира превзошла наделявшуюся духовным предназначением женщину Тантры. Следуя предшествовавшему опыту своего свёкра Акбара, превращавшего матерчатые палатки кочевых лагерей в каменные дворцы, она тоже перекинула мост от кочевнической архитектуры Темуридов к стационарной путем феминизации пространств уединения, сделав это по-своему, по-женски. Нурджахон восприняла архитектуру дворца удовольствий Джахаз Махал, это наследие тюркских правителей Индии, и по-новому воплотила его идею в павильонах сада Бабу-ра и сада Хасан Абдал, выделив в них средствами архитектуры место императора, а также место ее самой – женщины во власти. Изменив, таким образом, пространства тюрков и Темуридов для конфиденциального и интимного уединения, Нурджахон окончательно феминизировала декоративное убранство архитектуры, что впоследствии отразилось также в изысканной художественной системе Тадж Махала. Архитектурные кружева ее построек самым очевидным образом продолжились в утонченном декоре этого уникального мавзолея.
Литература
1. Carroll D. The Taj Mahal. New York: Newsweek, 1972.
2. Rosen S. India’s Spiritual Renaissance. The Life and Times of Lord Chaitanya. New York: Folk Books, 1988, p. Ill, 107.
3. Great Thinkers of the Eastern World. Edited by I. P. Me Greal. New York: Harper Collins Publishers, 1995.
4. Yazdani G. Mandu. The City of Joy. New Delhi: Arian Books International, 2000.
5. Ханыков Н. В. Записки по этнографии Персии. 1977.
6. The Tuzuk-I-Jahangiri or Memoirs of Jahangir. Vol. II. New Delhi: Munshiram Manoharlal Publishers Pvt.Ltd., 1978.
7. The Ain-i Akbari. By Abu L-Fazl Allami. Delhi: D. K. Fine Arts Press, 1989. Vol.1.
8. Bira Sh. The Mongols and Their State in the Twelfh to the Thirteenth Century// In: History of Civilizations of Central Asia. Volume IV. Paris: UNESCO Publishing, 1998.
9. Nath R. Agra and its Monuments. Agra: The Historical Research Documentation Program, 1997.
lO.Mishra R. Women in Mughal India (1526-1748). Delhi: Munshiram Manoharlal, 1967.
ll.Brown P. Indian Architecture (Islamic Period). Mumbai: Taraporevala, 1956-1997.
12.Latif S. M. Lahore: Its History, Architectural Remains and Antiquities. Lahore: Sang-e-Meel Publications, 1892-1994.
13.Mitra Chenoy Sh. Shahjahanabad. A City of Delhi, 1638-1857. New Delhi: Munshiram Manoharlal Publishers Pvt.Ltd., 1998.
Шукур Аскаров