Имя Шамсрой Хасановой мало знакомо широкому зрителю. Вероятно, это объясняется и ранней ее смертью (1917 – 1956 гг.), и камерностью творчества, и рядом внешних обстоятельств. Это тем обиднее, что небольшое по объему наследие Хасановой представляет не только определенный художественный интерес, но и является в некотором роде предвестником значительных изменений в искусстве Узбекистана последних лет.
Ш. Хасанова была скромным человеком, и многие, знавшие ее, даже не подозревали о той напряженной внутренней работе, которая наполняла ее жизнь, придавая ей особый, значительный смысл.
Ш. Хасанова принадлежала к первому поколению узбекских художников, и все трудности овладения мастерством живописца она разделила в равной степени с остальными узбекскими мастерами тех лет. В этом смысле ее творчество типично, но одно обстоятельство выделяло ее из числа остальных – она была первой узбекской женщиной, взявшей в руки кисть. Сейчас это явление обыденное, тогда же оно было связано с трудной ломкой установившихся жизненных норм. С этой точки зрения, судьба Шамсрой вообще показательна – вся ее жизнь прошла в постоянном поиске. Она никогда не успокаивалась, ощущая свою судьбу отражением судьбы восточной женщины, устремленной к свободе.
Ш. Хасанова – ученица А. Волкова и П. Бенькова. Позднее, в годы второй мировой войны, она занималась с эвакуированным в Ташкент профессором М. Шемякиным и работала под непосредственным руководством В. Рождественского. Столь различные истоки обусловили сложность и противоречивость ее творческого развития. В живописи художницы четко проявилось несколько узловых моментов как в тематическом, так и в формальном плане. Плодотворным оказалось и творчество молодых тогда Ч. Ахмарова и Ш. Хасановой, которые в поисках специфически национальных средств выражения нашли оригинальные живописные решения, выявляющие неповторимость их творческих индивидуальностей.
В историческом искусстве Узбекистана Ш. Хасанова известна циклом портретов восточных поэтесс, над которым она работала с 1941 г., будучи в это время сначала экскурсоводом, а затем директором Музея искусств Узбекистана, где рядом с ее кабинетом у нее находилась и мастерская, и если выдавался свободный час, она там работала, причем неустанно – над целым рядом портретов, композиций, натюрмортов. Она стремилась запечатлеть своей кистью образы выдающихся женщин, сыгравших большую роль в истории культуры Востока, стремившихся к прекрасному. Ш. Хасанова создала образы поэтесс Зебуннисо, Нодиры, Увайси, Мутрибы, чей прекрасный облик на ее полотнах согрет сочувствием и вдохновением. Главной для художницы была проблема духовной свободы женщины Востока, ее независимость, творческая деятельность, близкая самой Хасановой (она училась в Ташкентском художественном училище, скрывая это от родных). Таким образом, тема была подсказана самой жизнью, что обусловило ее особое место в творчестве Шамсрой. Ш. Хасанова увлеченно изучала не только восточную книжную миниатюру, но и исторические материалы, а главное – поэтические тексты, в чем ей существенно помог С. Касымходжаев, знаток восточной поэзии, работавший тогда в ГМИ Узбекистана. Это во многом определило развитие ее дальнейшего творчества.
Все эти обстоятельства привели к созданию портретов по воображению. Духовная связь художницы с героинями ее полотен появилась буквально с первым портретом – индийской поэтессы Зебуннисо-бегим, которой Хасанова придала свои портретные черты. В ее образе Ш. Хасанова видела собственный облик, чувствовала его сердцем. Хасанова написала этюд и два варианта портрета Зебуннисо-бегим – поясной и в рост. Этюд несколько импрессионистичен и по живописи, и по трактовке образа, художница обратилась к насыщенным и контрастным краскам, которые наносила легкими и прозрачными мазками. Удачно схвачен момент внутренней жизни, настроения, точно передано ощущение мгновенности, изменчивости. В поколенном портрете сходство художницы со своей героиней подчеркнуто сильнее.
В нем выявлены порывистость и взволнованность Зебуннисо-бегим, но достигается это впечатление чисто внешними средствами – преувеличенной мимикой, жестом. Цвет здесь более резок, чем в этюде, но гамма та же. Характерно, что этюд и портрет написаны приемом светотеневой объемной живописи и лишь в портрете в рост вводится уплощенность. Портрет Зебуннисо-бегим оказался этапным в творчестве Хасановой. Интересна проработка лиц в ее портретах. Внешне художница остается в пределах идеального типа, свойственного миниатюре. Однако, сглаживая и уплощая форму, она вносит небольшую деталь, сразу же нарушающую, а иногда и сводящую на нет отвлеченность схемы. Это асимметрично приподнятые брови, прищуренный глаз, сжатые губы, быстрый взгляд, характерный наклон головы и т. п.
Ш. Хасанова широко использует символику цвета и разнообразные детали. Так, цветущая ветка дерева, кроме своего непосредственного смысла, выражает идею радостного весеннего цветения и поэтического вдохновения. Основная часть произведений (“Надира”, “Мехри”, “Мутриба”) написана на основе переосмысления приемов восточной миниатюры в синтезе с живописными традициями П. Гогена. Ш. Хасанова, отталкиваясь от изысканной поэтичности миниатюры, ее цветового богатства, декоративности, строгого композиционного построения и плоскостной трактовки пространства, отказалась от ее существенной черты – каноничности и отвлеченности в передаче чувств, мыслей, состояний. Восприняв условную трактовку жестов и поз, художница наделила их оттенком конкретности, сохраняя идеальность обликов, сумела внести в них элемент неповторимости, внутренней напряженности, даже известного драматизма. В полотнах цикла композиция подчинена плоскости, однако лишена симметрии и статичности и основана на подвижном равновесии масс.
Строгий и четкий линейный и цветовой ритм подчинен логике внутреннего состояния и характера модели, что приводит к конкретной жизненной содержательности, не теряющей лирической поэтичности. Не менее своеобразна и живописная ткань этих полотен: в них плоскостная трактовка больших цветовых пятен не исключает тонкой тональной разработки цвета, широкий и гладкий мазок сверху покрывается мазком-штрихом, что приводит к своеобразной моделировке объема. Такой прием родствен живописи Гогена. С ней связан и энергичный контур вокруг цветового пятна, обусловливающий ощущение материальности и подвижности формы. В результате образы портретного цикла объединяют в себе конкретность душевного состояния и реалий, одновременно сохраняя черты поэтической идеальности и возвышенности.
Портреты поэтесс, созданные Ш. Хасановой, далеко не равноценны, но им всем присущи поэтичность, взволнованность, интеллект.
В сравнительно раннем портрете (1944 – 1945) кокандской поэтессы Надиры Ш. Хасанова довольно детально изображает предметы обстановки – резной столик, решетку айвана, костюм, украшения. Обобщенно, намеком, написан сад. Однако эти подробности не заслоняют образа Надиры, порывистой и утонченной. Асимметричная композиция, выразительный, подвижный силуэт, напоминающий птицу с трепещущими крыльями, сложный разворот фигуры, наконец, жест создают впечатление сильных душевных переживаний, мятущегося духа. Жест левой руки, которой она поддерживает платок, вполне в духе миниатюры, но в данном случае он мотивирован и, теряя знаковость, выражает внутреннее состояние героини. Характерна и трактовка лица Надиры, отвечающего канону красоты восточной женщины, его форма предельно упрощена, но при этом оно жизненно убедительно. Лицо написано очень тонко и нежно, с едва уловимыми переходами. В основе колористического решения портрета лежит сдержанная и изысканная золотисто-голубая гамма. Цвет проработан тонально и органично сплавлен с контуром. Характерен жест правой руки, держащей книгу, он точно найден, и Хасанова будет к нему обращаться неоднократно.
В портрете поэтессы Увайси (1947) этот жест приобретает несколько иной характер. Если в образе Надиры подчеркнуты порывистость, трепетность, и поэтому жест правой руки легкий, а книга, кажется, только что коснулась стола, то в портрете Увайси жест более сложной и трагичной судьбы. Увайси была родом из знатной Маргеланской семьи и рано увлеклась поэзией, к которой ее приобщил отец. Однако замуж ее выдали за грубого и необразованного человека. И Увайси решилась не только уйти от мужа (это был мусульманский Восток начала ХIХ в.!), но уехать ко двору Кокандского хана и стать там придворной поэтессой, несмотря на осуждение, насмешки и прямое преследование духовенства. Конечно, так решить свою судьбу могла лишь женщина выдающегося ума, сильного характера и большого мужества. Эта твердость была во многом обусловлена поэтической одаренностью Увайси и ее преданностью искусству. Художница не раскрыла всей сложности и силы ее характера, но все же стремилась именно к такому его пониманию. Поэтому Ш. Хасанову привлекают уже не исторически верные детали, а психология героини, и весь образный строй картины направлен именно на решение этой задачи. Композиция предельно проста: в центре – фигура женщины, над ней слева – цветущая ветка дерева.
Построение фигуры в общем пирамидально, однако в пределах этой строгой и четкой формы Хасанова разрабатывает сложное движение: голова, торс, руки даны в противоположно направленных разворотах, в напряженном взаимодействии, как бы воплощающем те драматические переживания, которые выпали на долю этой мужественной и талантливой женщины. Лицо, несмотря на известную идеализированную условность, отмечено даже не столько индивидуальностью черт, сколько неповторимостью выражения. В нем ощутимы и поэтическая мечтательность, и упорство. Решению этой же психологической задачи служит и колорит полотна, основанный на смелом столкновении насыщенного синего и золотистого цветов (в отличие от нежных оттенков в “Портрете Надиры”). “Портрет кашгарской поэтессы Мутрибы” (1947) – наиболее совершенная работа этого цикла. Он неоднократно экспонировался на Международных выставках (например, в 1967 г. на Всемирной выставке в Монреале). В портрете как бы схвачен момент рождения мысли, слова, звука. Как известно, на Востоке стих и музыка зачастую слиты воедино. Поэтому естествен музыкальный инструмент (старинный кашгарский рубаб) в руках поэтессы, сидящей в традиционной восточной позе. Выразительность образа строится прежде всего на ритмических повторах. Круглая шапочка, округлая мягкая линия плеч и рукавов, не менее плавный изгиб каймы на вороте и груди, наконец, кайма, идущая по подолу платья, охватывающая скрещенные ноги и повторяющая изгиб полусвернутого свитка, округлая вышивка на платье и полусферическое тулово рубаба вызывают ощущение тягучей, медленной мелодии. И лишь прямой гриф рубаба вносит элемент неожиданного диссонанса, напряженности. В трактовке фигуры Мутрибы ощущается органичный сплав декоративной плоскостности и живописной пластичности. Лицо – при всей идеальности и сглаженности – индивидуализировано, правда, главным образом особым характером сосредоточенности, создающей атмосферу напряженной внутренней работы. Драматизм здесь практически снят и с наибольшей полнотой выявлено чувство поэтического раздумья – здесь все в ожидании рождения поэтического слова. Это взволнованное состояние находит поддержку и в цветовом строе картины, очень насыщенном контрастном (розоватое, зеленое, голубое, белое, вобравшее все разнообразие рефлексов окружающих цветовых пятен) и одновременно очень нежном, словно недоговоренном.
Поэтически идеальные, гармоничные и при этом драматичные образы поэтесс Хасановой были одним из первых завоеваний в этой области. Ш. Хасанова сумела передать своеобразие быта и культуры Востока, но при этом выявить и свое понимание жизни, свойственное человеку не только нашего времени, но и нашей действительности. Поэтому ее оценка жизни и судьбы поэтесс, лишенная холодной объективности, сделана с позиций активного гуманизма, утверждающего ценность и достоинство человеческой личности. А то обстоятельство, что эта личность – женщина средневекового Востока, придает позиции художницы особую остроту и принципиальность. В результате – воображаемые портреты приобретают историческую достоверность, которая не имеет ничего общего с этнографическим костюмированным историзмом. Именно в силу этих качеств портреты поэтесс реалистичны и глубоко народны.
Параллельно с работой над циклом портретов поэтесс Ш. Хасанова писала и портреты современников.
Особый интерес представляет “Автопортрет” (начало 50-х гг.), в котором художница как бы осуществляет связь с героями портретного цикла. Она стремится создать в “Автопортрете” обобщенный и романтизированный образ на основе непосредственного изучения натуры. Всю плоскость полотна занимает полуфигура, данная в фас.
Отказавшись от малейших элементов повествовательности, которые (пусть в самой малой мере) все же присутствовали в портретах ее героинь, Ш. Хасанова обратилась к чисто живописным средствам выразительности. Именно живописно-композиционное решение портрета раскрывает внутреннее содержание образа. В нем использовано большое разнообразие живописных фактур: фон написан легко и подвижно, мелкие сплавленные мазки создают трепетную воздушную среду, из которой словно выплывает фигура. Она очерчена гибким энергичным контуром, образуемым длинными, извилистыми мазками. Цвет внутри контура насыщен, краска наложена более плотно, чем на фоне, вследствие чего фигура выдвигается на передний план и крепко держит плоскость холста, тем более, что ее построение основано на строгих и ясных пропорциях и ритмических поворотах, придающих образу гармоничность и значительность и утверждающих его непреходящую ценность.
Художественная практика многих живописцев Узбекистана в последующие периоды показала плодотворность метода Шамсрой Хасановой в плане синтеза традиций, ведущего к созданию живописного языка, выражающего национальную реальность в ее характерности, в том числе и эстетической, и преодолевшего каноничность средневековой художественной традиции.
Дильбар Саидова