Историко-культурные связи
Констатация историко-культурных связей древней Кореи (государство Когурё) и одной из областей древнего Узбекистана – Согда стала возможной после открытия в 1965 г. на городище Афрасиаб выдающихся по своей научной значимости настенных росписей в дворцовом здании. Первоисследователь этих росписей Л.И.Альбаум распознал среди многофигурной композиции, в которой запечатлены посольства из разных стран, изображения двух фигур, интерпретированных им как представители древнего государства Когурё (Корея) (1, с. 74 – 75). Они изображены в своеобразных головных уборах, украшенных плюмажем из двух перьев. Прочитанная В.А.Лившицем многострочная согдийская надпись на отвороте халата одного из персонажей позволила предположить, что изображенные на этих стенах различные фигуры являются послами к согдийскому ихшиду Вархуману, правившему, по мнению О.И.Смирновой, в 650/655 гг. – не позднее 696 г. (2, с. 63).
К характеристике этой живописи и ее интерпретации в последующем обращались многие ученые – Б.И.Маршак, А.М.Беленицкий, А.М.Моде, Ян Богин, С.Антонини и др. Молодая японская исследовательница Е.Кагеяма показала, что очень сходные изображения корейских послов имеются в росписях пещерных храмов Могао в Дуньхуане, где они встречаются двенадцать раз и наряду с другими изображениями являются иллюстрацией к Vimalakirtinirdesa – sutra. Основываясь на этих изображениях и воспроизведении корейского посла в сходной манере на стенах гробницы принца Zhangnai, она полагает, что все они являются стереотипными картинами с уже существующих в столице Китая. В связи с этим Е.Кагеяма считает, что изображения корейских послов в росписях Афрасиаба являются не свидетельством посещения корейскими послами Самарканда во второй половине VII в., а отражают стереотип китайского искусства (3, р. 318 – 319). Следует отметить, что это предположение Е.Кагеяма высказала в весьма осторожной (if this argument is right) форме, делающей честь молодому исследователю, так как не имеется препятствий к тому, что эти изображения воспроизводят факт реального присутствия корейских послов в Самарканде, куда они прибыли наряду с послами других стран, как нам представляется, на коронацию ихшида Вархумана. В этой связи нам хотелось бы обратиться к пока еще не многочисленным прямым или опосредствованным свидетельствам контактов древних областей Средней Азии и Кореи.
Наиболее ранним свидетельством должна быть признана бронзовая статуэтка воина, датируемая VI – V вв. до н.э. в характерном афинском шлеме, найденная на юге Кореи (4). Не исключено, что данная статуэтка попала в Корею из Средней Азии, где имеются находки предметов эллинского происхождения столь раннего времени, входящие в состав Амударьинского клада, и где возникает первое греческое поселение – городок бранхидов при ахеменидском царе Ксерксе (485 – 465 гг. до н.э.) (5).
К V – VI вв. н.э. относятся стеклянные сосуды римского происхождения, обнаруженные при раскопках погребения в Кванджу (Южная Корея). По мнению корейских ученых, они изготовлены или в Восточном Средиземноморье или в Южной Германии и попали в Корею, вероятнее всего, по одному из маршрутов Великого шелкового пути через Среднюю Азию (4). В каталоге коллекции шедевров древнего искусства Национального музея истории в Сеуле, основную часть которой составляют предметы, найденные японской экспедицией Отани в Восточном Туркестане, помещена серебряная полусферическая чаша V – VI в. н.э. из погребения в Кванджу. Внешняя поверхность чаши разбита на три пояска, ограниченных концентрическими кругами. В верхнем помещен двойной ряд пальметт. Нижний, т.е. придонную часть, украшают аналогичные пальметты. Между ними в средней части сосуда, поверхность которого разделена на медальоны, образованные переплетенными линиями, размещена сцена звериного гона (?), в которой участвуют собаки, птица, зайцы. В одном из медальонов имеется изображение возлежащего мужчины в одеянии, состоящем из штанов и рубахи, подпоясанной ремнем с круглой пряжкой. У мужчины неестественно, по отношению к туловищу, повернута назад голова. У него прямой нос, большой глаз и высокий головной убор. Левая рука его поднята вверх, правая опирается на локоть (6).
По манере и стилю изображения человека и зверей, характеру орнамента эта чаша находит аналогии в росписях Пенджикента и изображениях на согдийских сосудах (7). По всей вероятности, и данная чаша изготовлена в Согде, откуда она, через многочисленные согдийские колонии, расположенные вдоль трасс Великого шелкового пути вплоть до столицы Китая – Чаньаня, а, возможно, и далее попала в Корею. В том, что на Дальнем Востоке имеется согдийское серебро, учитывая выдающуюся роль согдийцев в торговле на трассах Великого шелкового пути, нет ничего странного. Известна, к примеру, находка серебряной чаши в погребении вблизи Кантона на границе с Вьетнамом с согдийской надписью, прочитанной Иотакой Иошида, свидетельствующей о принадлежности этого сосуда правителю Чача (Ташкентский оазис) (8).
Известный корейский ученый профессор Джон показал мне факс, присланный ему корейским журналистом, с изображением монеты, найденной вблизи Владивостока, т.е. рядом с Кореей. Эта монета принадлежит так называемым подражаниям бухархудатским монетам с именем халифа ал-Махди (775 – 785 гг.). Эти монеты выпускались арабскими наместниками по образцу монет правителей Бухары (бухархудатов), которые в свою очередь чеканились в подражание сасанидским монетам Варахрана V. На их лицевой стороне помещалось изображение бухархудата в окружении согдийской надписи – “правитель – царь Бухары”, а со времени ал-Махди за головой царя помещается краткая арабская легенда с его именем (2). Известны также бухархудатские монеты с именем Харун ал-Рашида и Сулеймана. Находка подражания бухархудатским монетам на Дальнем Востоке представляет исключительный интерес, так как впервые монета данного типа найдена столь далеко от места ее чеканки. Вместе с тем известны находки предметов согдийского происхождения, в том числе и с согдийскими надписями, в Забайкалье, на Алтае и в Западной Сибири.
Сохранились в китайских письменных источниках и немногочисленные сведения о пребывании лиц корейского происхождения в Средней Азии. Один из них – буддийский паломник монах Хуэй-Чао, который, подобно Сюань-Цзяню (но через сто лет) в 723 г. посетил Согд, Чач, Хутталь и оставил интересные описания этих и сопредельных областей и отметил наличие в них буддийских памятников.
Буддизм в Корею проник в VI в. н.э. из Китая. В его становлении важная роль принадлежит буддийским монахам-миссионерам, выходцам из Согда, Тохаристана, Бактрии и Парфии (9, с. 91 – 104). Итак, в вопросе среднеазиатско-корейских контактов мы также можем констатировать хотя и не прямое, но опосредствованное влияние среднеазиатского буддизма на становление этой религии в Корее, в государствах Когурё и Силла. Другое лицо корейского происхождения, связанное непосредственно с историей Средней Азии, причем в один из ее самых кульминационных моментов – это Гао Сянь-Чжи (10, с. 368 – 369). Он был помощником наместника Западного края – так китайцы именовали Восточный Туркестан и Среднюю Азию. В 747 г. Гао Сянь-Чжи совершил поход на Болюй (Тибет), а на следующий год вмешался в конфликт между правителями Чача (Ташкента) и Ферганы на стороне последнего и с китайской армией захватил Чач. В 749 г. он арестовал правителя этой области и отослал его в Китай, где он был казнен.
Тогда сын казненного обратился за помощью к арабам, которые в середине VIII в. уже контролировали почти всю территорию Средней Азии. К этому времени всеми действиями арабов в Средней Азии распоряжался Абу-Муслим, возглавлявший антиомайядское движение и, собственно, приведший к власти в халифате новую династию – Аббасидов.
Против китайской армии, руководимой Гао Сянь-Чжи, были направлены арабские войска, возглавляемые Зиядом ибн Салихом. Решающая битва между ними произошла на реке Талас вблизи города Джамбул (Южный Казахстан). Китайская армия была разбита, а остатки войска бежали в Китай. Таласская битва была событием огромной исторической важности. С одной стороны, фактически навсегда был положен конец посягательствам Китая на восточную и центральную части Средней Азии, которые они стремились поставить под свой контроль в течение почти тысячелетия, а с другой – она означала окончательный политический и административный контроль арабских халифов в этом регионе и торжество мусульманской религии. Волею судеб в нем принял участие корейский военачальник Гао Сянь-Чжи.
Приведенные выше данные пока разрозненны, но увязанные воедино, свидетельствуют о достаточно продолжительных культурных связях древних Узбекистана и Кореи, о непосредственном пребывании корейцев в Средней Азии в раннее средневековье и, вероятно, согдийцев – в Корее.
Автор: Эдвард Ртвеладзе