В мусульманской среде изображение человека было подвергнуто запрету. Он сформулирован в комментариях к Корану – хадисах: “Несчастье тому, кто будет изображать живое существо! В день последнего суда лица, которых художник представил, сойдут с картины и придут к нему с требованием дать им душу. Тогда тот человек, не могущий дать своим созданиям душу, будет сожжен в вечном пламени”. И еще: “Бог послал меня уничтожить людей троякого рода: гордецов, многобожников и живописцев. Берегитесь изображать Господа или человека, а пишите только деревья, цветы и неодушевленные предметы (1). Запрет этот, однако, нарушался еще в первые века хиджры и соблюдался лишь применительно к предметам культово-религиозного назначения. В светских же зданиях наряду с широким развитием орнамента предстают реальные и фантастические животные (тигры, драконы, птица-феникс), а иногда появляется и тематическая живопись. Изобразительные мотивы и среди них образы птиц, животных и даже человека (особенно с XII в.) присутствуют в средневековых изделиях прикладных искусств.
Предметная живопись получает широкое развитие в иллюстрировании книг, особенно в XIV-XVII вв. Ее нет в книгах и сюжетах религиозного содержания, хотя это правило нарушено, например, в эпизоде “Мирадж-наме”, где представлен пророк Мухаммед, взлетающий на небеса на кобыле-кентаврессе Бурак. Изобразительные иллюстрации широко входят в книги научного содержания и особенно в литературные произведения и исторические сочинения. Тематика тех и других предоставила художникам самый широкий круг сюже. Со временем вырабатываются определенные схемы построения их композиций, трактовки образов людей, пейзажа” и окружающей среды.
Главными объектами миниатюр были классические произведения восточной поэзии – “Шахнаме” Фирдоуои, “Хамсе” Низами, Дехлеви, Навой. И уже с XIII-XTV вв. – исторические хроники: сочинения в качестве одного из побудительных мотивов показа портретов конкретно-исторических личностей, а также прославления военной доблести и славного царствования государя, которому подносились эти книги. Они начинают появляться в монгольский период, когда уже были преодолены последствия монгольских завоеваний. Изображения ханов появляются, возможно, не без влияния китайской живописи. Говорить здесь о портретном сходстве с тем или иным ханом вряд ли правомерно – это тип, а не личность. Таковы, к примеру, иллюстрации к “Сборнику рукописей” Рашидаддина в собрании Института востоковедения Академии наук Узбекистана (рук. № 1630) (2). На них представлены хан и рядом жена. При этом образы Угедея, Хулагу, Бартан-Бохадура идентичны, так как передают общемонгольский тип лица и ханских одеяний, отличны лишь их головные уборы. Образы их жен в высоких головных уборах с раструбообразным венчанием также совершенно одинаковы.
Персональные изображения некоторых исторических личностей наиболее часто встречаются и наделяются индивидуальными чертами в манускриптах эпохи Амира Темура и Темуридов. По сведениям Шарафеддина Али Йезди, автора “Зафар-наме” – книги побед Темура, составленной уже при Шахрухе, в самаркандском дворце Темура Баги-Дилысуша имелись картины с изображениями его самого, его деяний, членов его семьи и эмиров. Выполненные еще при жизни Темура, они, несомненно, передавали его реальный образ. Что касается миниатюр, то в списках “Зафар-наме”, хотя и появившихся уже после смерти правителя, очевидно, его образ также передан предельно близко, к подлиннику, еще не забытому его современниками и известному по упомянутым картинам во дворце Дилькуша, а может быть, и по не дошедшим до нас современным ему миниатюрам.
В XV в. появляются миниатюры к историческим сочинениям, где налицо конкретизация облика тех, кто еще был близок ко времени создания миниатюр. Таковы иллюстрации к сочинению Шарафеддина Али Йезди “Зафар-наме”, освещающему деяния Темура.
Лишь в последней трети XV-первой трети XVI вв. получает развитие портретная миниатюра, где на размер всего листа дана стоящая или сидящая фигура конкретной личности.
Превосходным мастером и, видимо, зачинателем портретного жанра был Бехзад. Захириддин Бабур, характеризуя выдающихся деятелей культуры гератского двора времени Султана Хусейна Бай-кары, особо подчеркивал: “К числу знаменитых художников принадлежал Бехзад. Он обладал тонкостями художественного мастерства, но лица безбородых изображал плохо – слишком вытягивал подбородок. Лица бородатых мужчин он рисует очень хорошо” (3).
До нас дошло несколько миниатюр работы Бехзада с изображением его покровителя Султана Хусейна. На миниатюре, написанной около 1485 г. (собрание Тегеранского музея) и представляющей собой левую часть диптиха, посредине цветущего сада восседает Султан Хусейн с цветком в руке, а вокруг него множество женщин – “это жены из его гарема: сидящие на богатом ковре, или гуляющие среди цветов, читающие стихи, музыкантша с арфой-чангом, обольстельница с графином и кубком (известно, что Султан Хусейн был большим любителем вина). Небольшие размеры произведения передают лишь общий тип лица.
Выразительный образ – индивидуальный портрет Султана Хусейна, разработанный Бехзадом в конце XV в., дает наиболее полное представление об этой незаурядной личности. На одной миниатюре он показан восседающим с поджатыми ногами, одна рука опущена на колено, другая полусогнута с пальцами в “позиции обсуждения”. На нем золотом вышитая вверху каба, перехваченная поясом с золотыми бляхами, на голове пыщная чалма, украшенная эгретом. Обрамленное недлинной бородой лицо наделено индивидуальными чертами: у султана чуть раскосые глаза, маленький рот, свислые усы. Таков Султан Хусейн и на другой миниатюре, где он представлен верхом на коне (Музей изящных искусств в Бостоне). Образ его полон достоинства и вместе с тем в нем нет подчеркнутого величия – он человечен и прост, соответствуя тому Описанию, которое дал Султану Хусейну Темурид Захириддин Мухаммед Бабур. Последний характеризовал его как красивого, мужественного человека, любившего нарядно одеться, как неустрашимого воина, интеллектуала, обладавшего поэтическим даром и окружившего себя поэтами, богословами, художниками и музыкантами (3). Таким воспринимается он и на портретных миниатюрах Бехзада.
Совершенно иным предстает на портрете Бехзада Шейбанихан посде взятия им в 1505 г. Герата (4). Узбекский хан одет в скромную, без украшений кабу. На голове накрученная вокруг красного куляха чалма, эгрета на ней нет. Лицо широкое, с всклокоченной бородой. Оно иного, чем у Султана Хусейна, этнического типа.
Характерно, как по-разному художник использует цвет в своих работах. На Султане Хусейне светлый костюм, каба расшита золотыми узорами на груди и плечах. На Шейбанихане скромная синевато-серая одежда, контрастирующая с ярко-красным ковром, на котором он восседает. Цвета эти как бы подчеркивают утонченность облика одного и суровую простоту второго.
О том, насколько реалистичными были портретные произведения Бехзада, свидетельствует рассказ одного из “блестящих юношей” Герата времен Султана Хусейна – Махмуда Зайнутдина Васифи. Рассказ относится ко времени его пребывания в Герате, огромную роль в культурной жизни которого играл Мир-Алишер Навои. Об организованном им меджлисе Васифи пишет: “Искусство и слава Бехзада росли с каждым днем и с каждым часом. С каждым новым его произведением победа и превосходство показывались ему из-за таинственной завесы (судьбы). Известно, что мастер принес однажды на меджлис великого эмира Алишера Навои картину – сцену из жизни, как то: цветущий сад, состоящий из разнообразных деревьев, на ветках которых красивые разноцветные птицы, повсюду текущие ручьи и распустившиеся цветы, приятные красотой и видом. Сам Алишер стоит, опершись на посох, а перед ним расставлены блюда, насыпанные золотом и серебром для одарения. Когда ею светлость эмир увидел это изображение, сердце его возрадовалось, и он воскликнул: “Браво!” Затем, обратившись к присутствующим, сказал: “Что приходит вам в мысль в отношении оценки и восхваления этого замечательного изображения?” Мавляна Фасахеддин – учитель Алишера и один из известнейший людей Хорасана, сказал: “Когда увидел я эти распустившиеся цветы, захотелось мне протянуть руку, сорвать один из них и засунуть его в чалму”. Мавляна Сахибдара – постоянный собеседник и надим Алишера, сказал: “У меня появилось такое же желание, но я подумал, что если протяну руку (за цветком), то эти птицы вспорхнут со своих деревьев”. Мавляна Бурхан, который был главой остроумцев, предметом подражания жителей Хорасана и постоянно обменивался шутками с Алишером, сказал: “Глядя на это изображение, я подумал, что надлежит мне молчать и не шевелиться, а то его светлость Мир может разгневаться и нахмурит чело”. Мавляна Мухаммед Бадхи – один из остроумцев Герата, которого Алишер прозвал “изготовителем острот” и который постоянно предавался веселью, сказал: “О, Мавляна Бурхан, если бы это не было неприлично и дерзко, я взял бы посох (на картинке) из руки его светлости и ударил бы тебя за это по голове”. Его светлость Мир сказал: “Почтенные собеседники хорошо сказали и прекрасно подтвердили жемчужину смысла. Если бы Мавляна Бурхан не совершил той дерзости и грубости, то я уже собирался было высыпать эти блюда с золотом и серебром на ваши головы”. Вслед за тем пожаловал он Бехзаду коня в полном снаряжении, а каждому участнику беседы великолепную одежду” (5).
Этот эпизод показывает, как реалистично воспринимались современниками миниатюры. Условность изображения – отсутствие перспективы, светотеневой разработки – отнюдь не снижала живости их восприятия.
Бехзад, по-видимому, не раз писал портрет своего покровителя Навои, но до нас дошел образ великого поэта в исполнении его современника и, возможно, ученика – Махмуда Муззахиба. Портрет был создан в последние годы жизни Навои, на рубеже XV-XVI вв. Поэт предстает в образе старца – седобородого, несколько согбенного, опершегося на посох (не тот ли, что фигурирует в рассказе Басифи?).
В списке “Хамсе” Низами, составленном в 900 г. – 1494/5 г. (Лондон, Британский музей), содержится множество миниатюр. Из них, согласно надписям, внесенным уже в XVII в. индийскими императорами Джехангиром и Шахаддином, шестнадцать принадлежат Бехзаду. Одну обычно связывали с сюжетом “Искандер среди мудрецов”, хотя помещена она далеко от поэмы “Саъади Искандер” (14). Однако, по мнению X. и Ф.Сулеймановых, миниатюра “эта передает сцену вручения Навои своей “Хамсе”, почитавшемуся им поэту Джами в окружении шести великих поэтов Востока былых эпох. В центре здесь якобы Навои – он еще не стар, ему в то время было 53 года, рядом седобородый Джами. В облике Навои подчеркнута скромность и почтение к Джами, руки которого зафиксированы в “жесте рассуждения”, а у ног лежит поднесенная ему книга. Поэты вокруг них разного возраста – с темными или седыми бородами, в чалмах и разных по цвету одеждах. Бехзад-портретист здесь верен себе: лица его персонажей, несмотря на малый размер, очень разнообразны, что особенно наглядно при фотоувеличении. Трактовка эта остается в пределах гипотезы.
Очень близок к портрету Шейбанихана по стилистике изображения к этническому типу “Портрет эмйра” (Музей изящных искусств, Бостон), может быть, также выполненный Бехзадом. Эмир восседает на фоне цветущего весеннего деревца, он в светлой кабе и белой чалме, на ногах сапожки всадника с заостренными каблуками, левая рука у пояса, с которого свисает кинжал, рядом лук, позади колчан со стрелами, в правой руке чаша. Лицо с небольшими скошенными глазами и обрамляющей его густой черной бородой – это не монгольский, но узбекский тип лица.
По-видимому, Бехзаду принадлежит и портрет старшего сына Султана Хусейна Гариб-Мирзы (библиотека Иилдыз в Стамбуле), который был неплохим поэтом. Гариб показан сидящим, правая рука его в “жесте рассуждения”. Портрету присуща жизненная реальность – тощая шея, худое лицо с длинным острым носом: во всем облике просматриваются черты интеллекта и дегенерации одновременно. Ко времени пребывания Бехзада при сефевидском дворе относится портрет поэта Хатифи, написанный им между 1511-1521 гг. (коллекция А.Сакисьяна). Поэт сидит с опущенной на колено левой рукой, правая же – в “жесте рассуждения”, у него выразительное лицо с густой, окаймленной сединою черной бородой, брови слегка нахмурены, внимателен взгляд больших темных глаз. Реалистичность образа выявляет дальнейшую эволюцию стиля мастера. На листе фигурируют бытовые или басенные персонажи из народа. Таковы образы мужчины верхом на тощей-претощей лошади, бородатого мркчины верхом на кляче с обезьяной на плече – видимо, странствующего гадальщика, погонщика с верблюдом, вероятно, написанные с натуры.
Ряд дошедших до нас портретных миниатюр, созданных в конце XV – первой трети XVI в., не подписан, но можно предположить, что некоторые из них выполнены Бехзадом или же другими художниками, воспринявшими его манеру. То есть речь может идти о школе Бехзада, которой следовали в ту пору его современники и ученики. Особенность ее составляет интерес к передаче индивидуальных черт конкретной личности, причем не только внешних, но в какой-то мере и внутренних. Объектом таких изображений служили лица высшего сословия, оплачивавшие работу художника – правители, члены их семей и окружения.
Нередко встречаются образы захваченных в плен знатных представителей вражеского клана – как показатель славы заказчика. Характерным примером могут служить две миниатюры с прртретами двух знатных персон (одна в собрании Музея искусств в Ворчесте, другая из коллекции Дусе). На них представители северных районов Средней Азии. Первый явно киргизского облика: у него широкое лицо, небольшие раскосые глаза, жидкая лицевая растительность, одежда перетянута широким кушаком, на голове чалма. Шею и левую руку охватывает ошейник, в правой руке плеть, у пояса кинжал в ножнах. На другом портрете также изображен знатный пленник в таком же ошейнике. В публикациях он фигурирует, как “монгольский пленник”. Во внешности его ярко выражены монголоидные черты – плоское широкое лицо, косые глазки, жидкая бородка, маленькие усики. На голове шапка, которую поныне носят киргизы – белая с заостренной тульей и черными отворотами. У ног великолепный расписанный узорами колчан со стрелами и лук, на ногах кавалерийские сапоги с высокими каблуками, как у предыдущего персонажа, но иного цвета.
Портреты жешцин были редки. В их числе, например, портрет принцессы (колл. Картье). Близок ли он к натуре? Скорее всего, это поэтический образ “луноликой красавицы” с дугами бровей над выразительными глазами, крошечным ртом, в праздничной, покрытой цветочным орнаментом одежде, в нарядной шапке с обрамлением, как у короны, и с цветком в изящной руке. Он тысячи раз воспет в восточной поэзии, как, например, в газели Султана Хусейна:
Сверкает алый рот-рубин, пушок как изумруд на нем,
Нет, то родник живой воды, побеги трав растут на нем.
Я изумлен, покров отняв, узрел я стан и дивный лик -
Ведь это стройный кипарис, зачем же роза тут на нем?..
До нас дошел портрет самого Бехзада, выполненный, как полагают, между 1511-1534 гг. (библиотека Иилдыз в Стамбуле) – ко времени, когда он уже переехал из Герата в Тебриз и работал при лворе шахов – Исмаила и затем Тахмаспа. Свидетельство этой даты характерная для -И|ана данного времени чалма, намотанная вокруг столбика-куляха. Художник изображен стоящим в трехчетвертном обороте, в правой руке его книжка, в левой ящик* для красок. Он худощав, на нем длинный светлый халат, из под кото-рого выступают неестественно* маленькие ступни ног. Миниатюра написана посредственным художником, возможно, каким-нибудь из учеников Мастера, но она дает представление о его лице с очень густой недлинной бородой и внимательным взглядом широко открытых глаз.
Рассмотренные образцы портретной миниатюры показывают, сколь велика Была роль Бехзада, во многом определившего развитие общего стиля портретного жанра.
Принципы портретной миниатюры, заложенные в его творчестве, были продолжены в XVI-XVII вв. в сефевидо-иранской (Тебриз, Казвин, Исфахан) и туркестанской (Самарканд, Бухара) школах. В них сосуществуют образы конкретно-индивидуальные, написанные на отдельных листах, с чисто литературными в книгах: фигура красавицы в изящном повороте, или прелестный юноша, или пара влюбленных. Вместе с тем наряду с такими идеализированными образами восточной поэзии мастера передавали и индивидуальный облик персонажей даже в групповых сценах, где лица участников очень малы.
Обращаясь к портретному наследию Бехзада и других художников данного творческого направления, отметим его ведущие черты. С одной стороны, это интерес к конкретной личности с выявлением индивидуального образа через портретную характеристику. С другой, поскольку это портреты правителей, представителей знати или интеллектуального окружения при дворах Темуридов, Шейбанидов, Сефевидов, – в них при всей индивидуальности черт запечатлена, по удачному выражению Е.Поляковой, “этикетность”, которая требовалась в придворной де.
Литература
1. Деникеев П. Живопись Ирана. М.,1932. С. 8.
2. Поляков Е.Л., Рахимова З.И. Миниатюра и литература Востока. Ташкент, 1982. Илл. 6-8.
3. Бабур. Бабур-наме. Пер. М.Салье. Ташкент, 1982.
4. Пугаченкова Г.А. Искусство Афганистана. М., 1963. С. 221.
5. Болдырев Л.Н. Мемуары Зайни ад Дина Васифи, как источник для изучения культурной жизни в Средней Азии и Хорасане на рубеже XV-XVI вв.//Труды Отдела Востока Государственного Эрмитажа. Т. И. Л., 1949.
Галина Пугаченкова