Художник Бабур Исмаилов на нашей арт-сцене имеет свое оригинальное лицо, писать о нем интересно по нескольким причинам. Во-первых, начало его творчества было успешным и ярким. Он сразу привлек к себе внимание: после окончания Ташкентского государственного института искусств отметился в 1998 г. первой персональной выставкой в Доме кино. Однако молодому художнику тогда, как и впоследствии, не пришлось говорить «от имени своего поколения», которое еще не определилось во времени с обозначением своих тенденций. Но он не пошел и за чьими-то идеями. Бабур Исмаилов уже с самого начала следовал своим поискам в плане тематики и образов, художественного языка, которые в духе магистральной линии последних десятилетий апеллировали к национальной эстетике. Во-вторых, он за прошедшие годы сформировался в универсального плана мастера, проявляясь в самых разных творческих ипостасях. Художник органично «перетекает» из одной территории искусства в другую. Это театр и кино, что понятно по профессиональному образованию, а также живопись, дизайн, графика, и, наконец, видеоарт. Он много ездит по миру, представляя современное искусство своей страны, почти ежегодно экспонирует новые работы в выставочных залах Ташкента. Очень занят и востребован, однако умудряется всегда работать вдумчиво, неторопливо. Пришло время рассмотреть путь, пройденный художником.
В своих ранних работах Б. Исмаилов создает некий театрализованный мир. Его излюбленные мотивы: опустевшие дома старого города, тихие дворы за глинобитными дувалами – идут от впечатлений детства, старых книг, фотографий и кинематографа, а приемы – от театра. Во многих картинах есть символизм, но без изощренных литературных наслоений и известных персонажей восточной поэзии. Это в большей мере визуальный пласт, поэтому он легко «прочитывается» и раскрывается без усложненных толкований и «скелетов в шкафу». Суть работы Б. Исмаилова с памятью и традициями иного плана – он обнажает игру, артистическую свободу вымысла и постмодернистскую иронию. Но сюрреализма, как иногда считают за сдвиги, нарушающие привычную, «правильную» логику сюжета и композиции, в его работах, безусловно, нет. Может, в манере художника и проглядывают его приемы, но он не ставит перед собой задачи заглядывать «по ту строну сознания». У него сформировалась своя, сложных стилистических корней поэтика, далекая от фотографизма «мертвой руки», широко известного по картинам сюрреалистов.
Дух свободной бриколлажной игры заключают в себе многие произведения Бабура Исмаилова, не отягощенные известными нормами, общепринятыми традициями. Французское слово «бриколлаж» означает не только достижение результата обходным путем, но и изготовление чего-либо из случайных, «подручных» материалов. Этим игровым методом широко пользовались художники-авангардисты, которые, словно играючи, отдавались во власть безграничной свободы вымысла, и то один, то другой образ извлекая из воображения, сводили вместе в условном пространстве по своим, им только ведомым, законам.
В картинах Б. Исмаилова этот принцип обогащается масками-образами, знаками и приемами, идущими от театра. Безусловно, в них отражаются и размышления современного мастера о вечных противоречиях мира, и скрытые монологи с оттенком легкой грусти с персонажами его вымышленного театра, а также всплеск игры, озорства, утонченной иронии. В постмодернистских интонациях художника есть намек на то, что «все уже сказано о драме этого мира». И все же он ищет свой язык, свой «ключ» к ответам на треволнения жизни. В картинах «Самарканд Дарбаза» (2008), «Гранатовое застолье» (2008) центр композиции выделен светом словно помост, так, как освещают сцену в театре, скрывая окружение и ярко выхватывая фигуры героев. Но это только внешние признаки театральности. Здесь главное – понимание художником того, что именно театр обнаруживает свою «промежуточную» природу: действо разворачивается в пространстве между миром реальным и ирреальным, между жизнью и обманчивой видимостью художественного образа. Естественно, что у него нет идеи перевести театр в живопись, но захватившая художника игра метаморфоз, поиск ответов на загадки жизни, желание приблизиться к некой тайне, неизбежно вели к театрализации метода, появлению героев его особого «мира-театра», его запоминающихся масок. Именно такой метод позволяет художнику постоянно развивать потенциальные силы своего таланта, обогащая однажды найденные приемы или совсем отказываясь от них ради новых.
Смысл таких произведений, как диптихи «Прикосновение» (2008), «Отражение» (2009), картины «Окно» (2011), не лежит на поверхности. Но здесь, как и раньше, его метод, воссоздавая особое промежуточное пространство между реальностью и мифом, противостоит их простому истолкованию, ускользает, уводя восприятие зрителя к границе жизни и условности игры, современности и историям далеких времен. Эти небольшого размера немногословные, демонстративно лаконичные композиции Б. Исмаилова все подробности сводят на нет. Его задумчивые герои – то в проеме маленького окна, светящегося на глухой черной стене, то – в одиночестве среди непроницаемых фонов. Если они и затеряны в этом странном мире, то особая молчаливая сосредоточенность на себе, их отстраненность от суеты придают им какое-то величавое достоинство строгих профильных образов с фрески. В диптихе «Прикосновение» внимание приковывает состояние отчужденности, словно бесконечно длящееся пребывание героев художника в «невесомости», что роднит эту работу с метафизической живописью. Странная оцепенелость словно пребывающих в вечности персонажей картины особенно выразительна благодаря «затаившейся» силе красного цвета, светящегося как в помпеянских росписях. Преображение и тайна недосказанности, пронзительная четкость изящных форм, притягивающих и тут же пугающих своей изысканной искусственностью, постмодернистские «коллажи» с памятью – это новые откровения в живописи Б. Исмаилова, которые он нашел для размышлений об одиночестве и равнодушии окружающего мира. В картине «Сестра» (2011) – этот же мотив, но согретый теплым чувством близких людей. Персонажи в странных головных уборах и пышных юбках окружены загадочными знаками и орнаментикой среди сложно разработанного колорита из охристых, красноватых, умбристых цветов.
Персонажи, ситуации, истории, как постановки в театре, часто повторяются в живописи Б. Исмаилова. По признанию самого художника, «они гастролируют по его полотнам» то увлекая зрителя в «Старый город», то – к «Чодир хаёл», то – делая неожиданный вираж в природу, заставляют замереть от восхищения ее тишиной и тайной («Первый снег», «Белая», «Отрешение», «Первый снег. Папа». 2011). Черно-белая аскетичность и «тихие» оттенки белого снега в этих картинах располагают к неспешному просмотру, вниманию и желанию остановиться. Здесь все естественнее и человечнее, и зритель по-новому переживает готовность восторженно принять близкую ему реальность. Но затем художника вновь увлекает дух игры, вольного, озорного и площадного зрелища. Это такие его работы 2011 г., как «Мифы старого города», «Карусель», в которых появляются персонажи, похожие на уже знакомых нам актеров, веселые лицедеи, всегда готовые к перевоплощениям. Образы картин рождаются из игрового непостоянства значений и смыслов. На глазах, по сути, творится театральный спектакль. В большой многофигурной картине «Карусель» – стихия веселья народных балаганов, маскарабозов, уличных циркачей, музыкантов. Язык этого искусства знает каждый, он близок всем, ибо идет откуда-то из детства, от праздников и народных веселий. В картине композиционный дар художника делает уместными контрасты и сочетания – классической живописи и кино, бутафорского вида деревянной лошадки, разукрашенной лоскутными попонами в духе узбекского «курака», и старого патефона с трубой. Все персонажи – и большие непомерно, и нескладные, и некрасивые, – в веселом круговороте игры. Соединяя все это, художник добился эффекта подвижного динамичного зрелища карусели, которая кружит и переворачивает все с ног на голову. Вопросы: когда и где все это происходит? – по отношению к работам Б. Исмаилова невозможно задать. Это мир игры, где все возможно, это круговорот пространства и времени большого мира Искусства. Поэтому поиски ключа к «коду» его живописи отсылают нас к «Книге культуры, жизни как культуры» (Ролан Барт).
Персональная выставка «Мots» Бабура Исмаилова в Галерее изобразительного искусства в апреле 2013 г. – это отчет о творческой поездке в Париж, где он работал над серией работ «Слова». Вместе с навеянными грустью и лирическими размышлениями картинами о куклах были представлены новые поиски художника в нефигуративной живописи. Вернисаж оставил самые разные отзывы, и это естественно. Многие привычно ожидали от Бабура работ, к которым привыкли и любили их, а он взял и неожиданно для всех удивил своим творчеством с новой стороны. Думаю, что интуитивно он понимает, что выставки должны каждый раз создавать прецедент открытия, неожиданности и «расширять» эстетическое восприятие современного зрителя. В череде выставок последних лет, на которых многое предстает ожидаемым, предсказуемым, что в целом может и не плохо в плане, как говорится, «устойчивого развития», экспозиция Б. Исмаилова выделялась, тем, что его произведения заставляли задуматься, заостряя вопрос об индивидуальности мастера, о его усложнившихся отношениях с миром.
К абстрактному искусству приходят многие мастера на пороге каких-то изменений, познав свои пределы и границы в уже обретенном. И если Б. Исмаилов подошел к этой трансформации в ходе сугубо индивидуальной ситуации в Париже – контакты в артистической среде, волна впечатлений от мегаполиса искусства и центра авангарда – то в нашем контексте проблема существует давно. Ведь в национальной живописи открытия модернизма даже в ситуации творческой свободы не были глубоко освоены как территория пластических экспериментов. Хотя у абстракции есть особое качество – она всегда современна, несмотря на ее более чем столетнюю историю. Она всегда несет в себе что-то новое, ибо авангардность у нее «в крови», а, может, также и оттого, что долгие годы была «запретной». У Бабура Исмаилова произошла стыковка внешнего с внутренним. За осмыслением своих задач и перспектив появилась потребность докопаться до изначального смысла живописи, краски, обращенной к глубинам подсознания, работать, отбросив все, – на ощущениях! Он почувствовал момент, когда можно когда-то «притаившиеся» в многофигурных сценах, карнавальных красочных композициях его красные, фиолетовые и черные цвета «высвободить», смело заявив об их самостоятельной силе и красоте, победно завоевав все пространство больших холстов. В некоторых полотнах все это выплеснулось спонтанно и естественно, напоминая автоматическое письмо абстрактного сюрреализма. Здесь для него было важно передать независимость от привычных сюжетов, часто применяемых традиционных мотивов, а более всего – желание тишины, ясности и чистоты основ живописи. Абстракция, как поэзия с одним или двумя словами на строке, всегда вызывает обостренное чувство приближения к истокам слова, формы. Художник понял, что для него важнее актуализировать вопрос о смысле цвета, формы, пространства в живописи, чем повторять что-то о «вечных истинах». Это у него не от желания идти «вопреки» всему или быть непременно оригинальным, а от присущей ему черты характера – самому решать, куда двигаться. И в контексте современной живописи этот жест очень современен. В больших полотнах художника, дышащих своим разреженным воздухом, есть какой-то новый экзистенциализм. В картинах он выражается в романтическом ощущении большого и сложного мира: то – в тревожной заряженности свободного красного пространства, то – в скрытой энергии охры или изысканных фиолетовых цветах, усиленных черным. В абстрактный язык врываются декоративные детали, но есть и элегантные, почти монохромные полотна, где цвет тонко нюансирован. Белые композиции, несущие что-то вневременное – как смысл любой абстракции. Есть у художника и строгие, изысканные абстракции, похожие на графические черно-белые оттиски, в которых проявилась восточная утонченность, присущая его графическим листам.
В годы, когда начиналось творческое становление художника, в потоке высвобождающейся от старых догм энергии стоял вопрос о поисках новой эстетики, дизайна, вариациях этнокультурных предпочтений и вкусов. Б. Исмаилов и его единомышленники одними из первых поняли, куда двигаться и что делать. Они начали создавать новый восточный стиль, ярко проявившийся в фирменном стиле оформления интерьеров, что сейчас распространилось далеко за пределами страны.
С годами ярко раскрылся у Б. Исмаилова его особый дар стилиста, утонченного дизайнера – любой предмет в интерьере или легкий силуэт, прорисованный им на листочке бумаги, мгновенно превращаются в искусство. Однако за обманчивой легкостью и артистичностью у него всегда присутствует серьезное отношение к художественным задачам, чуткое понимание природы того или иного искусства, жанра или стиля.
Являясь постоянным участником международного проекта современного искусства «Знаки времени», Б. Исмаилов создал несколько интересных видеоработ. Среди них особенно удачно видео «Лицо», демонстрировавшееся также на престижном фестивале видеоарта «Rеncontres internationals» (Париж – Берлин – Мадрид). В ответ на энергичные феминистские выпады, а также эпатажные телесные практики западных художников, узбекский художник тонко и философски глубоко повествует о восточной женщине, ее тайне и сути. Работая в contemporary art, он не стал социальным активистом, не стал исследовать проблемы «сильнодействующими средствами» актуального искусства – это не его кредо. Он больше тяготеет к одинокой рефлексии, выражающейся в присущей ему эстетике. Чем бы Бабур Исмаилов ни занимался, он сохраняет важнейшее качество своего дара – умение завораживать поэтикой языка, извлекая из традиций новые, созвучные времени смыслы.