… Летним вечером 1927 г. в тенистом парке старой части Ташкента прогуливался известный режиссер. Попив зельтерской воды, он решил посмотреть выступления популярных в те годы “синеблузников”. Его внимание привлек коренастый паренек, который вместе с другими с усердием “строил” гимнастическую пирамиду, а затем, сменив майку на белую рубашку, читал стихи в поэтической композиции.
Режиссер прошел за кулисы и пригласил этого большеголового, скуластого юношу в труппу своего театра. Юношей был Шукур Бурханов, он впоследствии стал выдающимся артистом. Режиссера звали Маннон Уйгур – выдающийся узбекский режиссер. В 2007 г. ему исполняется 110 лет со дня рождения.
В юбилейный год всегда есть риск преувеличения заслуг юбиляра. В случае с Уйгуром эти опасения неосновательны. Первый профессиональный узбекский режиссер, он долгое время был бессменным художественным руководителем ведущей театральной труппы Узбекистана – театра имени Хамзы. При нем сложились лучшие профессиональные и этические традиции этого коллектива, его эстетическая программа. Уйгур воспитал не одно поколение актеров и режиссеров, великолепных мастеров сцены, которые составили славу и гордость национального узбекского сценического искусства. Среди его учеников А. Хидоятов, С. Ишантураева, Ш. Бурханов, Н. Рахимов, А. Ходжаев, Л. Назруллаев, З. Хидоятова, З. Садриева… В основу формирования труппы Уйгур положил принцип разнообразия актерских индивидуальностей. Он “коллекционировал” труппу, приглашая одаренных молодых людей из других театров, любительских, самодеятельных коллективов. Описанная в начале статьи встреча – лишь один пример безошибочного “чутья на талант”, а таких примеров в биографии Уйгура немало. Он собрал, взлелеял и привел к художественным высотам актеров первых поколений театра имени Хамзы.
В Уйгуре органично сочетались три главные ипостаси режиссера – наставник, постановщик, руководитель.
Как наставник Уйгур последовательно вводил актеров в круг большой драматургии. Лучшие его постановки – шекспировские и исторические спектакли – ориентированы на театр крупных форм. Однако этой ориентацией далеко не ограничивались его представления об искусстве актера. Он учил всеобъемлющему владению профессией, мастерству воплощения образов в широком жанровом диапазоне – от бытовых комедий до высоких трагедий. Его работа с актерами нередко носила экспериментальный характер. В одном спектакле, на одном представлении одну и ту же роль по очереди могли исполнять два актера. Часто один актер играл две, а то и три роли в одной пьесе; нередко молодые актеры назначались на возрастные роли. Цель подобных экспериментов очевидна – вскрыть резервы актерской индивидуальности, уберечь актера от привычных штампов.
Первостепенное значение Уйгур придавал сценической технике, упорно добиваясь отточенности каждого жеста, сценической выразительности во всем – в жесте актера, в движении, в слове. Не зря Аброра Хидоятова, его любимого актера, называли “королем позы”. “Если ты стоишь на сцене спиной к зрителям, то пусть играет твоя спина”, – говорил Уйгур на репетиции.
Репетиции в творческой лаборатории Уйгура занимали особое место. Огромное значение он придавал слову, звучащему со сцены. Тонкий знаток узбекского языка, Уйгур обладал незаурядным литературным даром, писал и переводил пьесы. Даже в выборе артистического псевдонима проявилось знание тонкостей языка. Еще в молодости молодой Маннон Маджидов выбирает псевдоним Уйгур – архаизм, переводимый со староузбекского как “уйониш” (побудчик, трубящий зарю) (1). При этом – вполне в духе просветительских устремлений джадидов.
Актеров, прошедших школу Уйгура, отличали удивительная чистота дикции, богатство интонационных оттенков. Шукур Бурханов вспоминал: “И днем, и ночью он был занят в театре. Даже когда ставили другие, он вместе с ними режиссировал спектакли. Он делал замечания из-за малейшей ошибки, неверно произнесенной буквы, учил нас настоящему узбекскому языку. Он показывал, как актер должен себя вести на сцене, говорить, держать паузу…. Хотя я не получил театрального образования, сыграл уже сотню ролей, не перестаю гордиться и радоваться, что учился у Уйгура, прошел его школу”. Последние слова могли бы повторить многие актеры.
Как постановщик Уйгур поставил немало спектаклей. Большинство приходится на начало двадцатых годов – тогда он ежегодно ставил до двадцати спектаклей (2). Легко представить их несовершенство – с актерами-любителями, в неприспособленных помещениях… Но бесспорно их значение как для набиравшего опыт режиссера, так и для молодого узбекского театра. Уйгур поставил в те годы все пьесы Г. Юнуса, Г. Зафари, А. Кадыри, Фитрата, Хамзы, М. Бехбуди, Чулпана, А. Авлони, А. Бадри, Хуршида, практически все узбекские пьесы, написанные к тому времени… В 1921 г. он ставит первую узбекскую музыкальную драму Г. Зафари “Халима”.
С первых шагов Уйгур-режиссер регулярно обращается и к переводной литературе, драматургии. Большим успехом, например, пользовались его спектакли начала 20-х гг. “Шейх Санан” и “Иблис” по пьесам азербайджанского писателя Х. Джавида. Чуть позднее в поисках ответа на вопрос, каким быть молодому узбекскому театру, – он начинает эксперименты в области формы спектакля, в постановке “Худжум” ищет пути синтеза театра европейского образца и традиций узбекского народного театра масхарабозов.
И все же главные его спектакли относятся к зрелому периоду творчества, начавшегося с шекспировского “Гамлета”, поставленного в 1935 г. и завершившегося второй редакцией спектакля “Алишер Навои” в 1947 г.
Мечта поставить “Гамлета” Шекспира родилась в середине двадцатых годов в московской театральной студии, где в то время училась одаренная узбекская театральная молодежь. Потому можно сказать, что подготовка спектакля длилась почти десять лет. Пьесу перевел Чулпан, который разделял театральные взгляды Уйгура. Оба постоянно, один своими статьями, другой – спектаклями, убеждали в необходимости использовать в молодом узбекском театре все богатства театральных культур Запада и Востока. Оба были приверженцами Всеволода Мейерхольда – выдающегося русского режиссера. Кстати, оформлять “Гамлета” Уйгур пригласил Илью Шлепянова, художника крупных спектаклей Мейерхольда.
Почти месяц “Гамлета” играли ежедневно. Газеты посвящали ему целые страницы. В театр приходили десятки коллективных заявок с фабрик, заводов, учреждений. Площадь Эски Джува, рядом с которой размещался тогда театр имени Хамзы, была запружена арбами дехкан из окрестных кишлаков, прослышавших о спектакле. Люди приезжали из других областей… После 27 представления исполнитель роли Гамлета Аброр Хидоятов рухнул без сознания от переутомления и нервного истощения и очнулся только в больнице. Все это походило бы на красивую легенду, если бы не подтверждалось свидетельствами очевидцев.
Перед второй мировой войной Уйгур вместе с Н. Ладыгиным поставил “Отелло”, пожалуй, самый знаменитый спектакль узбекского театра. По свидетельству критика, во время представления “Отелло” в зале “стоял стон”. Спектакль не сходил со сцены восемнадцать лет, до кончины А. Хидоятова, выступавшего в заглавной роли.
Творческие результаты работы над “Гамлетом” и “Отелло” позволяют говорить о реальности шекспировской лаборатории Уйгура в театре имени Хамзы. Влияние этой “лаборатории” распространяется не только на будущие постановки узбекским театром западной классической трагедии. Опыт работы над пьесами Шекспира существенно повлиял на постановки узбекской исторической драмы, прежде всего, сказался в таких спектаклях самого Уйгура, как “Муканна” Х. Алимджана, “Джалалетдин” М. Шейхзаде, “Алишер Навои” Уйгуна и И. Султанова, ставших классикой национальной сцены. До сих пор заложенные в этих спектаклях принципы толкования истории и образов исторических личностей живы в узбекском театре.
Как руководитель Маннон Уйгур более тридцати лет возглавлял ведущий театральный коллектив республики, существовавший вначале под разными названиями и известный ныне как Национальный театр Узбекистана. Уйгур стоял у истоков, был одним из главных создателей этого театра, которому в истории узбекского театрального искусства посвящены важнейшие страницы. На этих страницах зафиксированы не только крупные творческие победы, красивые легенды, но и события, полные драматизма.
В 1937 г. был снят со сцены “Гамлет”. Переводчик пьесы Чулпан был репрессирован, декорации признаны формалистическими. Художественные достоинства, ошеломляющий успех не спасли спектакль.
Чтобы оценить катастрофичность ситуации, в какой оказался Уйгур и руководимый им театр, достаточно привести цитату из резолюции общего собрания, состоявшегося в 1938 г. “В результате выявления и разоблачения буржуазных националистов Басит Кариева, Зия Саидова, Чулпана и их прихвостней, вредивших на литературном участке, сняты с репертуара нашего театра следующие пьесы буржуазных националистов, как оригинальных, так и переводов:
“Ревизор” Н. Гоголя – перевод Санджара,
“Коварство и любовь” Шиллера – перевод А. Аюпова,
“Женитьба” Н. Гоголя – перевод А. Кадыри,
“Интервенция” Л. Славина – перевод А. Аюпова,
“Овечий источник” Лопе де Вега – перевод Санджара,
“Мой друг” Н. Погодина – перевод Санджара,
“Гамлет” Шекспира – перевод Чулпана.
В результате чего театр остался без репертуара …” (3)
“Гамлет” в списке стоит последним. Его, видимо, надеялись, а может быть, пытались спасти, оттягивали до конца. Не удалось. Уйгур, находившийся на пике творческого расцвета, более чем на год отстраняется от работы в театре. Только чудом он не разделил судьбу узбекских деятелей культуры, репрессированных сталинским режимом.
В 1946 г. репертуар руководимого Уйгуром театра вновь подвергается практически полному разгрому. “В последние годы, – писала главная партийная газета, – узбекскими драматургами написан ряд пьес на современные и исторические темы. Большинство этих произведений, однако, страдает большими недостатками” (4). Далее перечисляются все пьесы из репертуара театра, которые якобы “очерняют советский образ жизни и идеализируют историю”.
“Театр имени Хамзы (худ. рук. М. Уйгур), – писала “Правда Востока”, – на сцене которого продолжают идти эти пьесы, проявил непонятную снисходительность к авторам. В угоду приятельским отношениям руководители театра отказались от критики слабых в идейно-художественном отношении драматургических произведений” (5).
Вновь фактически была перечеркнута вся работа театра за несколько лет. Все исторические драмы, единственная узбекская комедия, поставленная в узбекском театре за двадцать лет его развития, и другие пьесы были сняты со сцены. А главным “виновником” был назван М. Уйгур. Хотя оргвыводов не последовало, но моральный удар был тягостен. Уйгур тяжело переживал очередной разгром репертуара руководимого им театра, и, по свидетельствам очевидцев, находился в состоянии глубокой депрессии. Он не был сломлен духовно, но творческие силы были подорваны. Их хватило еще на “лебединую песню” – на второй вариант “Алишера Навои”. После этого спектакля Уйгур, по существу, больше не ставил значительных спектаклей. До своего ухода из жизни в 1955 г., он был поглощен педагогической работой в институте, носящем сегодня его имя.
… В библиотеке Государственного института искусств висит портрет режиссера. Это не очень удачная копия с портрета, хранящегося в музее Национального театра. В ней нет того главного, что хорошо видно на старых фотографиях мастера, – магнетизма его умных и проницательных глаз. Очень притягательным был этот взгляд, одухотворенный темпераментом художника, одержимого любовью к театру.
Литература
- 1. Ахмад Саъдулла. Сахнамиз сарбони. Гулистон, 1977, №12.
- 2. Исмаилов Э. Маннон Уйгур. Ташкент, 1983.
- 3. Материалы по истории узбекского театра. Т.2, 3. Фонд Института искусствознания АХ Уз.
- 4. Кизил Узбекистон, 1 октября 1946 г.
- 5. Правда Востока, 1 октября 1946 г.
Ильдар Мухтаров